Гьяк - Димосфенис Папамаркос

все пил и курил. А потом, как прошло еще немного времени, думаю, была не была, я еще раз попытаюсь, я ж младший тут, а ежели не выйдет, так мы на том и закончим, да и пойдет каждый своей дорогой. Спрашиваю я его, значит, раз уж признался, что знаком с моей матерью, откуда, мол, он ее знал, ну, не родственником ли он ей приходится, потому как подружкой сестры его она быть не могла, Деспо-то еще девочкой маленькой была, когда моя мать замуж вышла. А он и говорит мне: было времечко, еще до того, как я сюда приехал, так была она за меня просватана. И зачем только он это сказал! Я сразу вспылил! Вскочил, говорю ему, все, мол, хватит, выше крыши, твои капризы я вытерпел, благо мы из одной деревни, земляки, но ежели ты еще хоть раз имя моей матери произнесешь, старик, то это точно плохо для тебя кончится. Ну-ка, сядь-ка, говорит он мне, ежели тебе вся правда чистоганом не по нраву, так ты тогда и не спрашивай. Я кипел аж весь внутри, даже слушать ничего не хотел. Слушай сюда, говорю ему, затем вскакиваю, но не успел я закончить, как тот схватил меня со всей силы за шею и прижал лоб ко лбу. Вот тогда-то я и понял, что меня так смущало с того самого момента, как я вошел и сел напротив него. Видишь ли, я поначалу думал, что этот запах шел из соседней мясной лавки, потому как сидели мы на улице, совсем рядом, но нет, этот запах шел все-таки от него. Ты когда-нибудь нюхал, как пахнут мясники? Они, сколько бы ни мылись, этот сладковатый запах крови никогда не могут с себя смыть. Вот так и он.

Ну, короче говоря. Что там я тебе рассказывал? А, да. Схватил он меня, значит, я даже пикнуть не успел. Вот ты не веришь. Мне-то двадцать один, а он – старик, но я даже глазом моргнуть не успел. Ну-ка, забирай свои слова обратно, что ты там сказал. Забирай давай, потому что ежели не знаешь, о чем говоришь, помалкивай лучше. Меня никто еще вруном не называл. Тем временем уже пара-тройка ребят поднялись с места, чтобы нас разнять, подошел и хозяин кофейни, говорит: Аргирис, я не хочу тут никакой шумихи, у меня спокойное заведение. А ежели что у вас произошло, какое недоразумение, так вы словами все и уладьте. Но тот не движется, вообще меня не отпускает. Как клещами схватил, так что я чуть сознание не потерял. Прости меня, говорю ему, я не называл тебя вруном. Но вот то, что ты тут мне рассказываешь, я первый раз слышу. Я даже договорить не успел, да и народу там уже много вокруг собралось, но он вдруг сразу отпустил меня и снова спокойно уселся. Вот так вот. Словно и не было ничего. Я говорю ему: пора мне платить да и уходить. Сиди, говорит он мне, и не надо стыдиться. Сиди. Ну, подумал я, снова с сумасшедшим связался, но он так меня уже перед всем народом выставил, что я отступиться-то и не мог. Я говорю ему: ты уже дважды меня оскорбил, а ежели я сейчас снова за один стол с тобой сяду, так и в третий раз выставлю себя на посмешище. Потому что, ежели у тебя и было что ко мне, надо было то на словах сказать. Я из уважения не стал ничего делать, но садиться обратно не стану, а то ты мне совсем на шею сядешь. Тогда он опять говорит мне: да садись ты уже, какая разница, что там другие скажут. Тут даже ни полчеловека стоящего нет. Одни сутенеры и воры. Кто тебя осудит? За тобой-то как раз и правда, скажут, потому как ты руку на старика не стал поднимать. Ежели я и был не прав, то признаю вину. А сейчас давай-ка, садись.

Ну, вот что я скажу тебе, если бы сейчас со мной такая история приключилась, я бы не только ушел, но ушел бы со скандалом, только уж не знаю, что там на меня тогда нашло, так что я сказал себе, да ну его, он совсем с катушек слетел, видно. Сделаю, как он просит, все равно последний раз он меня видит. Он снова коньяку заказал, нам обоим, а когда пришел официант, сказал ему: с парнем все в порядке. Это мой племянник, я его испытать решил. Тот в ответ ни слова ему не сказал, а когда он ушел, старик повернулся ко мне и говорит: про мать твою и про меня, это все правда. Был я помолвлен с Лиеной, но так-то даже за руку ее не держал. Я тебе все как есть, говорю. Но за все про все, так это она мне должна, а не я. Это ты хорошенько запомни.

Я ждал, что он продолжит, расскажет мне, что и как, но он замолчал. Только продолжал пить и смотреть на меня. Ну а у меня-то терпения не хватало ждать, пока он снова решится заговорить, ведь так он мог никогда сам и продолжить, так что я взял и сам начал его расспрашивать. Обручили нас, говорит он мне, но еще до того, как дела стали дальше продвигаться, решил я уехать, а ее взять с собой не мог, потому как женатым тогда сюда путь был заказан. Ты не смотри, что сейчас все поменялось. С двадцать третьего года границу закрыли. В Америку можно было поехать только к своей жене или к мужу. У меня был один знакомый из Смирны, у которого долг передо мной был большой, еще тогда, с войны еще, и он мне отписал, что я якобы должен был приехать сюда, чтобы жениться на его дочери, она здесь жила еще до того, так что я опять же не должен был по бумагам женатым выходить. Поэтому пошел я к твоему деду, к Мицосу, и сказал ему, так, мол, и так, человек я честный, так что не хочу я твою дочь попортить, а потом бросить, давай мы сейчас прямо помолвку разорвем и по рукам ударим. А поскольку мозги у твоего деда имелись, говорит он мне, такую удаль, как у тебя, редко у кого увидеть можно, так что я расстроен, что не смогу сделать тебя своим зятем, но еще больше я расстроен, что не смогу тебя увидеть больше. От всего сердца желаю тебе хорошо добраться и с божией помощью хорошо там