Спаси меня, если сможешь - Ольга Християнчук

— Надежда, я же просила тебя занести документы. Это очень важно, — возмущенно говорит женщина, встретив меня в гостиной.

На автомате касаюсь висящей на плече сумки. И в самом деле. Через Давида я с бумагами в руках выбежала из кабинета, а пришла в себя уже в школе. Еще раз идти, зная, что он там, сил не было.

— Извини, Галя. Так получилось, — виновато начинаю оправдываться.

Галя расплывается в довольной улыбке и озирается в сторону кухни. Я подозрительно прищуриваю глаза. Она не выглядит расстроенной.

— Хорошо, что Давид достаточно ответственно относится к своей работе и сам пришел забрать копии, которые ему нужны.

Из кухни выходит неожиданный для меня гость. Человек свободной ходьбой подходит к нам, не скрывая удовольствия на лице.

— Чего он здесь? — вопрос скорее к Давиду, чем к Гале.

— Не поняла? — удивляется и смотрит на меня широко открытыми глазами. — Он по документы пришел. Отдай их мне.

— Ты хоть знаешь кто это? — нервно достаю бумаги и протягиваю ей.

— Мой нотариус, — растерянно выговаривает Галя. Она смущенно смотрит на Давида, потом снова на меня.

— Это мой бывший, которого я видеть не желаю, — ставлю акцент на последнем слове и дарю ему злой взгляд.

— О, — слышу удивленный голос Гали, но уже на нее не обращаю внимания.

Не теряя ни минуты покидаю гостиную и быстро поднимаюсь на верх. Подальше от него. Но Давид, как всегда, упрям ​​и настойчив. Догоняет меня в коридоре.

— Надежда, подожди! Нам нужно поговорить!

Он касается руки, и я вырываюсь.

— Оставь меня в покое, — продолжаю свой путь. Только бы добраться до комнаты, только закрыть перед ним дверь.

Он обгоняет меня, я резко останавливаюсь. Отхожу назад, чтобы между нами была дистанция. Он видит мой жест и болезненно кривится.

— Ты же знаешь, я так просто не сдаюсь. Я здесь ради тебя.

— Наверное у нас разные воспоминания, — горько смеюсь. — Потому что в моей памяти ты выбрал деньги и своего отца. Не удивлюсь, если за тобой он появится. Как маленький мальчик без опеки?

Говорю саркастически, стараюсь чем больше причинить ему боли. Давид молча проглатывает оскорбительные слова. Осторожно делает шаг в мою сторону.

— Не подходи! — останавливаю его не своим голосом. Боюсь его близости. Знаю, что его прикосновения и тепло растопят мою решительность и не желаю этого.

— Я хочу все объяснить, — молит. — И все исправить.

— Я больше тебе не верю. Зря я согласилась на эти отношения. Просто я не надеялась, что так сильно влюблюсь в тебя.

В его глазах загорается надежда. Откровенная радость озаряет лицо. Кажется я болтнула лишнее. Пусть бы лучше думал, что я его ненавижу.

— Я так просто тебя не отпущу, — в его голосе звенит решительность.

И я ему верю. Давид упрям ​​и привык добиваться своего. Но сейчас я не готова даже на разговор с ним. Злость и оскорбление преобладают над разумом.

— Надежда, все в порядке? — тихий взволнованный голос Эдуарда позади, как спасательный круг для утопленника.

— Не совсем, — хватаюсь за шанс оторваться от назойливости Давида, поворачиваюсь к художнику и иду в его сторону. — Я зайду к тебе. А то путь в мою комнату перекрыт.

Я подхожу к Эдуарду, но, не сдержавшись, озираюсь на Давида. Он стоит одинок посреди коридора и провожает меня мрачным взглядом. Весь напряженный как струна, руки сжаты в кулаки.

— Надежда, это кто? — ревниво рычит и шагает в нашу сторону.

— Не твое дело, — бросаю спокойно в ответ, а саму трясет от волнения. Хоть бы не завязалась потасовка из-за меня.

— Извините, но девушка не хочет с вами говорить, — вежливо комментирует Эдуард и закрывает дверь прямо перед носом гостя.

С облегчением выдыхаю. Достаточно на сегодняшний день приключений. Громкий удар раздается по двери, я подпрыгиваю от неожиданности. Наверное, Давид освободил так свою злобу.

Ноги становятся ватными, руки трясутся и я торопливо сажусь на краешек дивана, рядом с картиной. Адреналин покидает тело, а истерика прорывается наружу.

Не контролируя себя, снова начинаю рыдать.

Столько плакать мне еще не приходилось. Я никогда не была склонна к слезам и редко раскисала. Но Давид действует как лакмусовая полоска, на которую я реагирую и перестаю контролировать свои эмоции.

— Он плохо на тебя влияет, — тихо говорит Эдуард и протягивает стакан с водой.

Я поднимаю на него запухшие глаза. Человек заботливо смотрит на меня, на лице выражается взволнованность. Он не задает никаких вопросов, кажется, и так все понимает без лишних слов. Восхищаюсь его проницательностью.

— Ты еще не видел наших отношений после знакомства, — хмыкаю, вспомнив прошлое и выпиваю почти всю воду. Сразу становится легче. — Я вообще его терпеть не могла.

Художник садится рядом и озабоченно прищуривает глаза.

— Не понимаю, — качает головой. — Зачем находиться в отношениях, от которых плохо? Он причинил тебе боли.

— Я люблю его, — обреченно вздыхаю. — Ты не думай, у нас хорошие были отношения. Просто были некоторые обстоятельства, разлучившие нас.

— Слышал при каких обстоятельствах ты говорила. Парень при деньгах. Не жди от таких людей большой любви и преданности. Они полагают, что все можно купить.

Чувствуется злоба в его интонации. Значит ли это то, что он с таким сталкивался?

— Давид другой. Его деньги душили.

— Ты его оправдываешь, — сетует на меня мужчина.

Он резко поднимается и нервно ходит по комнате. Внимательно за ним наблюдаю. Теперь я успокоилась, а вот художник наоборот с каждой минутой становится все более взволнованным. Может, он боится, что я снова вернусь к Давиду?

— Успокойся, — хватаю его за руку, когда тот в очередной раз проходит мимо меня. — Тебе нечего волноваться.

— Ошибаешься. Есть, — он резко наклоняется, сжимает мои плечи и глубоко всматривается в глаза. — Не могу смотреть, как ты страдаешь из-за какого-то богатенького Буратино. Зачем он явился? Чего желает? Ты едва пришла в себя и снова.

Я возмущена его реакцией. Такой серьезный и уверенный тон, будто эта ситуация его напрямую касается. Мне не нужен защитник. Я сама могу со всем справиться.

— Может быть, он больше не побеспокоит меня, — горько говорю, вспоминая выражение лица Давида, когда заходила к Эдуарду. Кто знает, что он думал.

Желудок скручивает от неприятного ощущения. Я боюсь, что больше не увижу его. Как бы я ни противилась, душа тянется к нему.