Том 2. Кошачье кладбище - Стивен Кинг

Теперь уже Элли испуганно посмотрела на отца.

— Да, дочка, ей был нужен врач. А я — врач. И оказался уНормы дома только благодаря тебе, этому празднику.

Элли надолго задумалась, потом кивнула и уверенно сказала:

— Она, наверное, все равно умрет. У кого сердце болит, теумирают. Немножко поживут, а потом раз — и все!

— Откуда ж ты такой премудрости набралась?

Элли только пожала плечами, это ж его характерный жест, срадостным удивлением отметил Луис.

Дочь благосклонно разрешила ему нести ее мешок с гостинцами— это ли не высокое доверие! Луис задумался: при мысли о смерти Чера дочь едвали не в истерику впадает, а мысль о смерти бабушки Нормы оставляет ееспокойной, эта смерть для нее нечто естественное, само собой разумеющееся. Какэто она сказала? «Немножко поживут, а потом раз — и все!»

На кухне пусто, слышно, как Рейчел возится наверху. Онпоставил дочкин мешок с добычей.

— Нет, совсем не обязательно умирают! У Нормы приступ был несильный, и мне удалось сделать все необходимое. Думаю, сердце у нее не оченьпострадало.

— Ну и что? — перебила его Элли и едва ли не веселопродолжала: — Но она старая и все равно скоро умрет. И мистер Крандал тоже.Пап, можно мне перед сном яблоко?

— Нет. Иди чистить зубы. — И Луис проводил ее задумчивымвзглядом.

И КТО ТОЛЬКО ПОЙМЕТ ДЕТИШЕК?

Уложив детей, Рейчел и Луис улеглись и сами.

— Лу, а Элли очень испугалась? Расстроилась? — тихонькоспросила Рейчел.

Нет, подумал Луис. Наша дочь знает, что старики умирают одинза другим, как и то, что кузнечика нельзя мучить… как и то, что, еслиоступишься на тринадцатом прыжке через скакалку, лучшая подруга непременноумрет… как и то, что могилки на Кошачьем кладбище выложены кругами, и каждыйкруг все меньше и меньше…

— Ни капельки! — ответил он. — Она держалась молодцом. Давайспать, Рейчел.

В ту ночь, когда Криды крепко спали у себя дома, а ДжадКрандал бодрствовал у себя, ударил мороз. Поутру разгулявшийся ветер сорвалпоследние, уже некрасивые, бурые листья с деревьев.

Ветер и разбудил Луиса. Спросонья он приподнялся на локтях,прислушался. На лестнице послышались шаги, медленные, тяжелые… Неужели вернулсяПаскоу?!! Прошло два месяца… Сейчас откроется дверь, и Луис увидит полусгнившийтруп. Шорты поросли плесенью, кое-где обнажились кости, мозг превратился вслизь. Лишь в глазах останется жизнь, сатанинский блеск. Говорить Паскоу сейчасне будет — голосовые связки уже сгнили… А глаза… глаза будут манить, звать засобой.

— Нет! — выдохнул он. Шаги замерли.

Он поднялся, подошел к двери, распахнул… Все внутри сжалосьот страха. Страхом полнился и взгляд, но губы сжаты твердо и решительно.Паскоу, наверное, стоит, воздев руки, точно дух давно покойного дирижеравот-вот скомандует невидимому оркестру, и грянет вступление к «Вальпургиевойночи».

Ничего и в помине нет, сказал бы Джад. Лестничная площадкапуста… Ни звука, только воет ветер. Луис вернулся в спальню и быстро уснул.

Назавтра он позвонил в Медицинский Центр. Состояние Нормывсе еще считалось «критическим». Луис знал, в первые сутки после сердечногоприступа иного врачи и не говорят.

Зато доктор Уайбридж, лечивший Норму много лет, обнадежил:

— Я б это даже микроинфарктом не назвал. Не осталось иследа. Доктор Крид, Норма этим вам в первую очередь обязана.

Поддавшись настроению, дня через два Луис наведался вбольницу с цветами. Норму уже перевели в общую палату — это хороший признак. Сней был Джад.

Старушка ахнула, обрадовавшись цветам, нажала кнопку звонка,вызвала сестру, попросила поставить букет в вазу. Послала Джада за водой,указала, какие цветы куда поставить. Вазу водрузили подле кровати на тумбочке.

— Ну, теперь моя старушка в одночасье поправится, — спрохладцей заметил Джад, в третий раз — по указанию Нормы — перебирая букет.

— Не ворчи, Джад.

— Не буду, женушка, не буду.

Наконец, отважившись, Норма взглянула на Луиса.

— Спасибо вам за все, — с неподдельной застенчивостью, иоттого еще более трогательно, произнесла она. — Джад говорит, я вам жизньюобязана.

Луис смутился.

— Джад преувеличивает.

— Да не так чтобы очень, — хмыкнул тот. С прищуром погляделна Луиса. — Разве матушка не учила вас не отказываться от благодарности?

Нет, не учила, во всяком случае, Луис не помнит. Кажется,она говорила однажды, что ложная скромность, по сути, та же гордыня.

— Милая Норма, все, что в силах, всегда для вас рад сделать.

— Какой вы славный человек! — улыбнулась старушка. — Уведитемоего старика, выпейте с ним пива. А то я спать хочу, а от него не отделаться.

Джад с готовностью поднялся.

— Надо ж! Пошли скорее, пока не передумала!

За неделю до Дня Благодарения выпал первый снег, потом —еще. Накануне праздника погода стояла ясная и холодная. Луис отвез семью ваэропорт — Рейчел с детьми отправлялась в Чикаго, навестить родителей.

— И все-таки нехорошо получается! — наверное, в двадцатыйраз за последний месяц посетовала Рейчел. — В такой праздник ты будешь один попустому дому слоняться! А день этот принято встречать в кругу семьи.

Луис пересадил Гейджа с руки на руку. Малыш в первой своеймальчиковой куртке казался едва ли не гигантом. Элли приникла к огромному окнуи следила, как поднимается вертолет.

— Не бойся, грусть-тоску пивом заливать не стану. Норма сДжадом небось на индейку пригласят. Надо ж, опять, выходит, я виноват. Никогдане любил многолюдные праздничные посиделки. Придешь, бывало, на стадион футболпосмотреть загодя, часа в три, выпьешь чуток, потом — еще и еще. Глядишь, часамк семи уже тепленький. А отрубишься — так до утра. А назавтра голова трещит,будто в ней джаз играют. Думаешь, мне охота с тобой и детьми расставаться?

— Ну, о нас не беспокойся. Летим первым классом.По-королевски. А Гейдж проспит, наверное, до самого Чикаго.

— Дай-то Бог! — И они с Рейчел рассмеялись.

Объявили посадку, Элли нетерпеливо запрыгала подле матери.

— Мам — наш самолет! Пошли скорее! Пошли! А то улетит безнас!