Том 1. На рыбачьей тропе ; Снега над Россией ; Смотри и радуйся… ; В ожидании праздника ; Гармония стиля - Евгений Иванович Носов

Между пальцами скользнул, больно кольнув иголками, шустрый ершишко. Кроме него, сколько я ни шарил в ямке, никакой другой рыбы не было.

— Что-то ничего нет, — неуверенно возразил я. — Один ерш…

— Как так — нет?! — Сын подошел к ямке и сунул руку в мутную воду.

С его лица постепенно сползла лукавая усмешка, и вместо нее появилось выражение растерянности и удивления.

— Куда же они девались? — проговорил он. — Я считал: с ершом десять штук было — четыре пескаря и пять уклеек. Еще один дохлый пескарь вверх брюхом плавал.

— Не знаю, брат. Вот весь твой улов. — И я вытащил из воды бледно-зеленого, с палец величиной ерша, который устрашающе растопырил свой колючий веерообразный плавник, пучил глаза и судорожно жевал воздух.

— Значит, ушли в реку, — заключил сын.

— Это по песку-то? Хорошо. Допустим, что живые каким-то чудом выпрыгнули из ямки и добрались до речки. Но ведь и уснувший пескарь, тот, что плавал вверх брюхом, тоже исчез!

Логический вывод напрашивался сам собой: рыба кем-то похищена.

— К тебе никто не подходил?

— Кажется, никто. Не знаю, — пожал плечами неудачливый рыболов.

Мы принялись осматривать отмель, рассчитывая обнаружить следы похитителя. Но, кроме отпечатков наших собственных ботинок, ничего не нашли.

И вдруг сын, рассматривавший следы в дальнем конце косы, взволнованно закричал:

— Скорей, сюда!

Я подбежал к нему и посмотрел в направлении вытянутой руки.

По песку, к воде, прыгала лягушка. Из ее рта торчало что-то похожее на непомерно длинный, раздвоенный на конце язык. Это был рыбий хвост! Лягушка в два прыжка добралась до воды и исчезла в тине. Мы даже не успели ничего придумать, чтобы задержать воровку и поближе разглядеть это необыкновенное явление.

Прожорливость лягушек известна всякому рыболову. Эти пучеглазые канальи готовы схватить все, что пошевелится перед их носом. Вытаскиваешь из воды лесу, и если поблизости окажется лягушка, она тотчас погонится за поплавком, грузилом или крючком. Я видел, как ребятишки ловили лягушек на голый крючок, который они спускали на леске и водили перед лягушачьей мордой. Но такого, чтобы лягушка заглатывала рыбу, к тому же длиннее себя, ни читать, ни видеть никогда не приходилось.

Представьте себе эту зеленую разбойницу, заглотившую рыбку длиной в десять — двенадцать сантиметров. Голова рыбы упирается в ее желудок, а хвост, торчащий изо рта, волочится по песку, мешая ей двигаться и вынуждая делать высокие прыжки, чтобы не зацепить рыбьим хвостом за землю.

Было интересно, как она управится с такой добычей. Ведь раскусить или разорвать на части пескаря она не могла. Очевидно, ей приходится ожидать, пока желудочные соки переварят голову рыбы, и тогда она проглотит остальную ее часть.

Было ясно, что разбойничий налет на ямку совершен несколькими лягушками. По-видимому, их привлекли всплески пойманных пескарей и уклеек. Не тронули они только ерша, надежно защищенного колючками.

Мы тут же решили наловить рыбешек, пустить их в лужицу и собственными глазами увидеть самое любопытное — как лягушки расправляются с живой рыбой. Вскоре пара пойманных уклеек уже бойко ходила в лунке, время от времени принимаясь отчаянно трепыхаться.

Мы растянулись на песке в нескольких шагах от ямки и стали ждать. Ожидать пришлось недолго. В прибрежной тине, зеленым одеялом застлавшей заводь, показалась голова матерой озерки. Шлеп-шлеп — и она выбралась на берег. Сделав еще несколько прыжков, озерка оказалась на песчаном гребне, возведенном вокруг лужицы. Здесь она залегла, уставившись своими немигающими глазами прямо на нас.

Тварь вообще препротивная, в эту минуту, когда я с предубеждением рассматривал ее большеротую рожу, она вызывала чувство жгучего отвращения. На лягушачьей морде застыло выражение вызывающей наглости, которое придавали ей немигающие глаза и сложенные в усмешку губы. В ней было что-то от крокодила, от саламандры, от какого-то ископаемого пресмыкающегося. Теперь я понимаю, каким нужно быть злодеем, чтобы превратить Василису Прекрасную в эту отвратительную тварь!

— Скоро она будет бросаться на рыбу? — шепнул сын.

— Сейчас прыгнет.

Я ожидал, что лягушка, улучив момент, сделает прыжок, стремительно набросится на уклейку. Но — ничего подобного. Она неторопливо, совсем как крокодил, осыпая песок сползла с гребня в лужицу и снова будто окаменела. Рыбки проплывали мимо, толкаясь о ее бока, но лягушка оставалась неподвижной. И вдруг, совершенно неожиданно, так что мы даже вздрогнули, она сделала молниеносный зигзаг — прыжок вперед, потом назад, замутила воду и скрылась в ней. Через некоторое время на поверхности показалась лягушечья голова с рыбьим хвостом во рту. С еще живым, трепещущимся хвостом проглоченной уклейки!

Я не вытерпел. Схватил тяжелую раковину беззубки, оказавшуюся под рукой, и что есть силы метнул ее в кровожадную хищницу.

Хороша же, нечего сказать! А еще кто-то ласково назвал ее квакушкой!

Мы собрали свое снаряжение и отправились домой. Сын был явно не в настроении. Да это и понятно. Каково возвращаться рыболову с пустыми руками! Но я его утешил тем, что мы были свидетелями необыкновенного случая, который обогатит наши запасы наблюдений за повадками животных.

— Что стоит твой десяток рыбешек по сравнению с тем, что мы узнали! Придешь в школу и расскажешь о своем необыкновенном приключении.

— Мне не поверят, — резонно возразил он.

Но когда мы переправились через реку и рассказали о случившемся старому паромщику, сын мой нашел еще одного свидетеля.

— Рыбу они запросто таскают, — сказал старик. — А у меня однажды утят загубили. Только вывелись, выпустил я их на болотце — двух и утащили. За лапку и — в воду. Прямо на глазах. Что твоя щука.

История, которую я придумал для себя и для Аленки

Иду рыбачьей тропой, смотрю, что натворила река в половодье. После двухнедельного буйного водогона она наконец скатилась в летнее русло и теперь, присмиревшая, виноватая, тихо струится у молодых осок.

Обнажились добела промытые песчаные пляжи. Их еще не замусорили купальщики: не видно обрывков газет, яичной скорлупы, окурков, песок еще не истолчен следами босых ног. Даже ветер не успел развеять волнистые ступеньки, зализанные отступавшей рекой. Почему-то жаль топтать эту нетронутую россыпь песков. Здесь светло, солнечно и удивительно уютно, будто в прибранной комнате. Идешь по песчаной целине так же бережно, как по свежевымытому полу.

Набредаю на строчку маленьких и частых следов. Они тянутся у самой воды, где песок влажен и слегка заилен. На этой чувствительной пленке отчетливо отпечатались ребячьи ступни. Наверно, прошел маленький удильщик.

За поворотом берег одевается кустарниками, и след теряется в травах. Веселой ватагой подступили к самой воде голубоглазые незабудки. Крошечные, скромные, а увидишь