Записки военного коменданта Берлина - Александр Котиков

То же разведчик снова вмешался в разговор.

— Вот вояки Второго фронта, те не утруждали себя в войне. Семь лет воюют, а по-настоящему-то три года сдавали одно государство за другим все тем же гитлеровцам, потом их немцы колошматили года два, и уж потом, в 1944 году, наконец-то втянулись в войну и вели ее в развалку. Словом, шуму было много, а дела было мало. Этот Второй фронт запомнился каждому из нас самым примечательным — тушенкой да консервированной колбасой. Вот это я понимаю, война. А к победному пирогу, должно быть, придут, как бравые вояки. Вот и теперь — спят себе в сосновом молодняке и показаться союзникам не желают.

Когда началась Вторая мировая война, а она началась, как вы помните, против западных держав Европы, французы и англичане, по правде говоря, были не меньше нас заинтересованы в объединении сил всей Европы против Гитлера, и тогда война бы имела иной исход. Но западные страны упорно не хотели создавать такого единого антигитлеровского фронта, хотя трудовой народ был за такой фронт. Гитлеровцы не посмели бы начать войну, когда против них поднялась вся Европа. А что произошло? Западные империалисты были заинтересованы в начале войны. Им грезилось, что русские и немцы перегрызут себе горло, а они, наши нынешние союзники, возьмут нас и немцев голыми руками и продиктуют нам и немцам свои условия мира. Но этого не случилось, как видите. Хотя Гитлер и подмял под себя всю Европу и мобилизовал всю индустриальную мощь ее для дальнейшего ведения войны, но уже против нас.

— Теперь припомните, как англичане и американцы «спешили» со Вторым фронтом. Мне думается, что западные державы более всего думали, как покончить с коммунистическим Советским Союзом, а не с гитлеровской Германией. Теперь мы должны пристально наблюдать за поведением наших союзников и не терять головы в своих волеизлияниях. Как говорят, друзья друзьями, а денежки врозь. Я так думаю, что и там, в Англии, есть две Англии — Англия империалистов и трудовая Англия. Между ними идет непрестанная борьба, и мы подобающе должны вести себя с ними.

Они наши союзники, но они не перестают быть империалистами. Если проследить поведение наших союзников сразу после Октябрьской революции, то без труда заметим, что они наши извечные враги. А то, что они в этой войне стали нашими союзниками, то это победа нашей коммунистической партии, которая сумела изолировать гитлеровскую Германию и перетащить этих «союзников» на нашу сторону, и фашистов сделать одинокими. Теперь наши союзники, американские ребята, сидят на левом берегу Эльбы.

— А если они взяли бы Берлин, хуже было для нас? — неожиданно спросил Андрей, который все время молчал.

— Конечно. Они и так зашли далеко за разграничительную линию, обозначенную на Ялтинской конференции.

Вот и подошел тот момент, когда все главные признаки войны исчезают бесследно. Остались только руины, которые покрывают нашу землю, землю немцев и Европы. Но гарево войны отравляет воздух и живет еще в каждом из нас. Завтрашний день навевает нам и радостные и тревожные думы. Думая о том, скоро ли домой, душу грызет мысль: а что будет дальше? Будет ли потушен этот страшный пожар до последней кочерыжки, и не возникнет ли больше даже самой маленькой искры нового военного пожара?

Я помолчал немного, посмотрел на лица моих собеседников. Старшина, сидевший справа от меня, силился вытолкнуть застрявшее в горле слово. Он явно стеснялся, а тут не вытерпел и выдавил:

— Что будет с Германией? Как поведут себя немцы? Не могут же они вечно быть побежденными, ведь это просто невыносимо для человека, всю жизнь быть под пятой у кого-то? А как будут вести себя союзники? Порешат ли они сразу или подождут, пока Германия не подготовится снова и не начнет новой войны вот отсюда, где мы с вами сидим, с земли, которую полили уже нашей кровью, что будет с вот этим куском земли, где мы сидим, где остановились тысячи наших ребят?

Вдали от меня сидел маленький солдат, он помялся, с трудом произнес:

— Хочется, чтобы после всего, что было, стало ясно. Чего молчать? Нам нужна ясность. И после этого можно спокойно ехать домой.

Слова воинов проникнуты были уверенностью в том, что на земле, политой кровью советского солдата, еще никогда не вырастал чертополох. «Это священная земля, хоть и немецкая, но священная, и это следовало бы знать и немцам». Так говорил Герой Советского Союза полковник Винокуров. Уроки этой войны не пройдут незамеченными. Из прошлых войн германские властители не извлекали уроков. Их били, а они снова готовились к войне. Дело в том, что их били, но не добивали, а теперь иное дело. В 1761 году, в семилетнюю войну, русский генерал Тотлебен вежливо принял ключи от Берлина, а через трое суток, покидая город, вежливо раскланялся перед берлинским бургомистром. А теперь-то все случилось по-иному? И народ немецкий поступит по-иному, а мы его поддержим. И, глядишь, Германия станет совсем иным государством.

— Советским? — кто-то буркнул.

— Нет! Не советским, а таким, которое выберут себе сами немцы. Вы думаете, у них не хватит смекалки на это? Далеко не так. Маркс-то вырос на немецкой земле. Так ведь? И чем будут немцы ближе к нам, чем человечнее будут наши взаимные отношения, тем надежнее пойдет дело приобщения немецкого народа к политическому творчеству в своей стране. А что они придумают, это покажет время. Я так думаю.

В самом начале войны, в ноябре 1941 года, я работал в Главном политическом управлении Советской армии и по делам службы выполнял в Куйбышеве одно ответственное задание. Из Москвы раздался телефонный звонок по ВЧ. К этому телефону, кроме меня, никто не подходил. Такой был порядок. Звонил Л. З. Мехлис:

— Займитесь выполнением следующего, очень важного, повторяю, очень важного, поручения. Срочно найдите Вильгельма пика и Д. З. Мануильского и передайте им, чтобы срочно, как можно срочно, приступили готовить листовки к солдатам гитлеровской армии. В этих листовках следует растолковать солдатам врага, что у них нет иного пути к спасению своей жизни и жизни немецкого народа, как переход на сторону красной армии. Одержимого Гитлера надо покинуть, оставить в одиночестве, и война будет закончена к общим интересам и немецкого и советского народов.

Мехлис был во всех отношениях оригинальным начальником. Он был до предела резок, когда дело шло о выполнении решений ЦК. Когда дело касалось личных указаний Сталина, он был особенно пунктуален. Когда Сталин звонил ему по телефону, он вскакивал со стула и не садился до тех пор, пока разговор не будет окончен. А перед тем всех, кто был в его кабинете, взмахом руки выдворял за дверь. Мне пришлось переносить и его гнев, и его неожиданную учтивость в судьбе человека, и его поведение со спорщиком. В одном споре, где он неожиданно был неправ и стал жертвой доверчивости к избранным людям, он вытурил из кабинета всех и, положив мне руку на плечо, полчаса ходил со мной по своему большому кабинету, по-товарищески разговаривая о делах, в которых я считал себя специалистом. Но это не мешало ему вскоре разносить меня же по другому вопросу.

В одном бою, на Волховском фронте, задумка командования не осуществилась. Мехлис приказал мне идти со взводом разведчиков в бой. Это было в период проведения смердынской операции в январе 1943 года. Вместе со мной, но чуть раньше, таким же образом был направлен начальник оперативного отдела 54-й армии полковник Смирнов. Мы встретились с ним на переднем крае и, когда бой захлебнулся, укрылись в воронке от большой авиабомбы противника. Бой есть бой, и мы обязаны были делать все, чтобы двигаться вперед, и не помышлять о возвращении на командный пункт армии. Но продвинуться было невозможно. Сидим сутки. Все средства связи, которыми мы располагали — рация и линейная связь, вышли из строя. Осколками снаряда был убит радист, а другим осколком была разбита рация. Линейная связь рвалась под снарядами. На восстановлении ее мы потеряли двух связистов. Сидим, раздумываем над тем, что имеем. А имели мы настолько мало, что о продвижении вперед не могло быть и речи. Решили отойти. А в это время на КП засуетился Мехлис. Взял танк и пустился искать пропавшего начальника Политотдела армии. Вскоре встретились. И Мехлис, этот суровый человек, порой деспотичный, обнял меня и, не замечая, что я едва стою на ногах, ходил со мной около землянок КП, обсуждая итог операции. И, что поразило меня, он внимательно выслушивал мои наблюдения о поведении людей на переднем крае.