Записки военного коменданта Берлина - Александр Котиков

Сохранить боевую готовность войск, каждого солдата, всех звеньев армии в момент перехода от войны к миру, осознанно совершить этот переход в его сложной взаимосвязи со сложившейся обстановкой на территории врага, когда все вокруг тебе неведомо, тобой еще не познано, еще противостоит тебе, как дальняя солдатская дорога, на которой всякое может быть, ко всему надо быть готовым, — остается одно — бдительно всматриваться в неведомый этот путь, сохранить боевую готовность армии в целом и солдата в отдельности, примечать, что делается вокруг тебя, и в сложной обстановке, в которой мы оказались, находить причинную связь происходящих событий, делать выводы, приводить в стройный порядок и свои мысли, и свои поступки.

Над определением сложившейся после войны обстановки и задач, складывавшихся в непривычной мирной тишине, для солдата, офицера, для всех напряженно работали политотделы, офицерский состав. На совещаниях политорганов, командного состава, которые провели сразу, как только смолкли орудия и рев моторов, анализировали сложившуюся обстановку в войсках, их взаимоотношения с населением, с союзниками, которые стояли перед нами на западном берегу Эльбы, определяли конкретные задачи, обязательные для всех, границы дозволенного и непозволительного.

Над новыми вопросами начинали глубоко задумываться еще на Одере, задолго до окончания войны. Когда войска 61-й армии покидали район Альтдамм и сосредотачивались в районе форсирования Одера перед Бад-Фройенвальде, я встретился с генералом Вержбицким на крутом правом берегу Одера, и тогда, перед последним броском к победе, всматриваясь в дали за Одером южнее Шведта, мы говорили о том, как все сложится потом, когда мы достигнем Эльбы, когда война начнет уходить в историю, как надо будет сохранить равновесие духа солдата-победителя и сохранить, отстоять плоды победы. Генерал Вержбицкий был интересным собеседником, серьезным, вдумчивым командиром. Я помнил его еще с 1943 года, когда он командовал 311-й стрелковой дивизией в 54-й армии на Волховском фронте. В боевой обстановке он отличался острой наблюдательностью и собранностью.

Несколькими днями раньше я направлялся в 12 ГСД полковника Малькова. В одном из поселков солдат ловко разделывал тушу свиньи. Вынул и отложил себе печень. Я спросил его: «Зачем ты это сделал?» Тот помялся и сказал, что «мясо свиньи жирное, а печень в самый раз». «А как же с ротной кухней?» — спросил я солдата. «С кухней? Ну, печенку пожарим, а на ротную кухню можно и не ходить».

На окраине того поселка располагался командный пункт генерал-лейтенанта Г. Халюзина, командира 9 ГСК. Я рассказал ему об этой печенке. Он мне говорит:

— Странная вещь наблюдается — ротные кухни готовят вкусную пищу, а солдаты в ряде подразделений не приходят обедать. Видимо, питаются «подножным кормом». Сам понимаешь, ротная кухня объединяет роту, солдаты должны стремиться к ней, как к источнику жизни, и тогда командиру легко управлять подразделением. А теперь он не знает, где его подчиненные.

— Насколько это массовое явление?

— Нельзя сказать, чтобы было массовое, что никто не ходит, но случаи не единичные.

Говорили мы с генералом об организации последнего броска через Одер, долгожданном конце войны. Халюзин был опытным боевым командиром, хорошим организатором. От боевых действий разговор наш опять перешел к солдатскому быту. Ходят ли, например, солдаты и офицеры по немецким домам? Как с выпивкой? Чем занят солдат днем, вечером, как организовано расквартирование? Как поставлена санитарная служба, как с личной санитарной гигиеной? Все ли сделано для организации досуга солдата? В разговоре принял участие начальник Дома офицеров майор Соколов, сообщил, что Политуправление фронта готово прислать то, что нам необходимо для проведения культурно-массовой работы.

Наблюдения, накопленные в период войны на территории врага, легли в основу совещания начальников политорганов и замполитов частей, проведенного по армии в первые послевоенные дни. Политработники глубоко проанализировали опыт боев за Одером и обстановку, сложившуюся на Эльбе, и поставили на совещании много вопросов, которых не касались временно в период боев. У солдата стало много свободного времени, и он не знал, куда его деть, а боевые задания теперь были связаны с несением караульной и патрульной службы в «мирных» условиях. Вражеский фронт рассыпался, но разве мог кто либо сказать, что враг исчез и больше не угрожает твоей и моей жизни? Нет, не мог.

Доклады политработников были спокойные. И чем спокойнее они были, тем сильнее росла озабоченность, представлялись возможные опасные неожиданности, которые могли настигнуть нас, и которых мы сейчас не видим. Сохранение и упрочение моральной устойчивости теперь, когда война уже в прошлом, — самая важная задача политических и командных руководителей. Об армии судят по ее победному пути, о солдате судят по его поведению. И судят не товарищи, которые все простят, а посторонний глаз побежденного народа, который пристально присматривается к армии победителей и судит о ней по поступкам ее солдат. И не это самое главное. Это, конечно, очень важная деталь нашего поведения, политически очень важная для нас. Главное в том, чтобы сохранить в постоянной боеготовности армию после войны.

Со стороны покажется это странным. Война кончилась, а боеспособность и боеготовность должны быть еще более повышены. Да, да, — это непреложная истина победившей армии. История знает немало примеров, когда армии-победители разлагались и становились жертвами своей беспечности и уничтожались только потому, что не подумали о сохранении, упрочении своей победы. История войн учит, что победу надо удержать, закрепить, целесообразно использовать ее в интересах той политической цели, которая поставлена государством в войне и, естественно, перед армией.

А какими средствами можно обеспечить эту задачу, как не укреплением политической бдительности армии в целом и каждого, да-да, каждого солдата, от разведчика до повара. И эта цель была поставлена перед политическими органами армии на том совещании.

Каждый командир, несущий ответственность за боеготовность своего подразделения, реально сознавал, что бойцы и командиры, прежде всего, люди, со всеми их разнообразными чертами, слабостями. И это не умаляет роли морального фактора, а напротив, повышает его. Жизнь армии постоянно требует внимательно всматриваться в конкретные поступки подчиненного, сознавая, что твоя роль воспитателя — в предупреждении, в удержании от поступков, порочащих честь воина. Капиталистическая Европа еще не встречалась с солдатом социалистического государства рабочих и крестьян, не знала, что возможно простому солдату носить в груди своей всю великую гордость за свое отечество.

Все мы пришли на Эльбу не с плац-парада и не из школы. Все мы прошли тяжелые, мучительно тяжелые испытания, физические и нравственные. Все мы прошли через могилы, нет, мимо дорогих нам могил с грузом неукротимого мщения. Может ли утихнуть это страшное чувство, когда гитлеровская армия разбита и главный, видимый, зримый виновник уничтожен? А если оно по-прежнему жжет грудь солдата и всеми силами тянет к отмщению? Война закончилась, дорогие могилы позади, позади и сожженные села и города, изуродованные леса и поля, на них еще умирают соотечественники, особенно несмышленые детишки, роясь в изуродованной, наполненной снарядами и минами, земле, или пахари, или прохожие, поспешившие пойти по короткой дороге, через заминированное поле, ставшей потом последней с их последним вздохом. Все это позади. А ненависть с тобой, и с ней надо справиться, поступить по-человечески, не так, как она подсказывает сердцу. Солдаты из опыта знают, что чувства — плохой советчик. Да разве теперь найдешь того виновника, кто нанес тебе непоправимое горе? Нет! И теперь твоя цель другая. Глубокий смысл отмщения лежит в другом, так подсказывает разум солдату.