Царственная блудница - Елена Арсеньева

Раздался звон шпаги, потом жалобный визг. Лия,терзаемая любопытством, на полдюйма приотворила дверь, приникла к малой щелочкеи увидела, что ее спасительница наступает со шпагой на Брекфеста, который,огрызаясь, пятится к двери.

– Чертова девка! – крикнул молодойГембори. – Если бы не дядюшкин приказ, я бы на вас ни за что не женился,уж лучше в Индию к туземцам, чем с вами под венец!

– Можно подумать, я уж так жажду выйти за васзамуж! – выкрикнула девушка. – Если бы не жизнь моих родителей,только бы меня здесь и видели! А впрочем, наш разговор бессмысленно затянулся.Вы бы лучше поторопились, Гарольд, не то женщина, которую вы ловите, непременностащит столовое серебро вашего дядюшки!

– Oh, damn! Черт возьми! – всполошилсяГарольд. – Брекфест, ищи! Туда, туда, глупый пес! Скорей!

Хлопнула дверь, и Лия поняла, что еепреследователи отправились искать то, чего невозможно найти.

В щелочку она увидела, что невеста Гемборисунула шпагу в стойку и торопливо заперла дверь зала. Потом вернулась к томушкафу, где пряталась Лия, и отворила его:

– Вы можете выйти, сударыня.

– Благодарю вас, миледи, – сказалаЛия. – Но, может быть, вы говорите по-французски? Что-то подсказывает мне,что английский язык вам так же неприятен, как мне.

– Вовсе нет, – ответила девушка на стольсвободном французском, что Лия де Бомон могла бы подумать, что говорит со своейсоотечественницей. – Мне все равно, на каком языке говорить:по-французски, по-английски, по-русски – ведь все эти три языка для меняродные, во мне течет и та, и другая, и третья кровь. Конечно, русской большевсего, именно поэтому, хоть зовут меня Атенаис Сторман, я предпочитаю зватьсяАфонею и говорить по-русски. Но вы, кажется мне, этого языка не знаете?

– Да, вы угадали. Я полька, – вспомниласвою легенду Лия, понимая, что сейчас последует неизбежный вопрос: «Что выздесь делаете и как сюда попали?» Потому она решила перейти в наступление: – Амне кажется, вы не любите своего жениха...

– Да, вы тоже угадали, – сдавленновыговорила девушка – и вдруг разрыдалась так, что даже покачнулась и упала бы,если бы Лия с сестринской нежностью не обняла ее. Девушка была чуть выше Лии, ией пришлось пригнуться, чтобы уткнуться в плечико шпионки французского короля.

Лия поглаживала пышные русые волосы иразмышляла, что женщина, даже если она переодета в мужское платье, всегдаостается женщиной, ибо чуть что – ударяется в слезы, ну а мужчина, к примеру,даже если он окажется переодет в женское платье (это трудно представить,конечно, однако всякое в жизни бывает... ну мало ли зачем мужчине вдругпонадобится переодеться в женское платье!), всегда будет стараться ее утешить.

Конечно, Лия была очень склонна к философскимразмышлениям, однако они оказались прерваны новыми словами ее спасительницы.

– Я его терпеть не могу, я другоголюблю! – прорыдала Афоня отчаянно. – Но он для меня так женедоступен, как звезда на небе! А ужасней всего, что он и сам влюблен в такую жедалекую, недоступную звезду!

– Милое дитя, – сочувственно вздохнулаЛия, сердце которой тоже не раз бывало поражено безнадежной любовью, – мыне властны в своих страстях!

– И очень плохо! – строптиво выкрикнуладевушка. – И очень глупо. Ничего не придумаешь глупее, чем сто лет любитьженщину, которая причинила ему одно только зло!

– Сто лет?! – ужаснулась Лия.

– Ну пять, какая разница?! – всхлипнулаАфоня. – Все равно глупо – отказываться от своего счастья и делатьнесчастной меня! Ох, как я ее ненавижу! Если бы могла ей навредить, я сделалабы это! Душу дьяволу продала бы!

– Кто же она? – прошептала Лия,пораженная ненавистью, которой был проникнут голос девушки, но та угрюмокачнула головой:

– Я этого никому не скажу, даже вам, хотячувствую, что могла бы вам совершенно доверять!

– Мне приятно это слышать, – ласковосказала Лия, – тем паче что я и сама чувствую к вам огромное расположение.Но пора, пожалуй, уходить. Как бы ваш жених не вернулся!

– Да, – отерла глаза Афоня. – Выправы. Этот его ужасный Брекфест... на самом деле я очень люблю собак, нотолько не таких безволосых бледных уродов, как английские доги!

– Согласна с вами, – прочувствованноподдержала Лия.

– Спуститесь с галереи и идите вон туда,налево, – указала невеста Гарольда Гембори. – В заборе есть калиткадля садовника...

– Я знаю, – улыбнулась Лия. – Именночерез эту калитку я и попала сюда. Но... – Она предостерегающе поднялапалец. – Но умоляю вас, не спрашивайте зачем. А я не стану спрашивать вас,что означает тайна вашей помолвки с молодым Гембори и кто та дама, которую вытак ненавидите. Но даю вам слово: если бы я могла разрушить вашу ненавистнуюпомолвку и повредить той даме, я бы сделала это без раздумий!

Девушка только вздохнула в ответ – таквздыхают о несбыточном счастье...

Возлюбленного, которого Елизавета потеряла насей раз, звали Алексей Шубин. Встретился он на пути рыжей красавицы именнотогда, когда она вела себя тише воды, ниже травы. После воцарения АнныИоанновны тем, кто остался в живых и не разделил участь Долгоруких, пришлосьпритихнуть – так притихают шаловливые птички, когда на ночную охоту вылетает изгнезда огромная, свирепая, громко ухающая сова с неподвижным взором большихжелтых глаз.

Правда, глаза у новой императрицы были нежелтые, а карие – маленькие, исподлобья. Но сути дела это не меняло.

Притихла и Елисавет. Конечно, она была оченьлегкомысленна, однако не настолько, чтобы не понять: малейшая оплошность,малейшее подозрение в том, что она лелеет какие-то честолюбивые замыслы, чтопомнит о своем происхождении и праве на престол, – и все! Либо клобук,либо виселица. Наилучшим выходом представлялось замужество, однако Елизаветазаранее содрогалась, воображая, какого супруга ей, цветущей, легконогой,изящной, прельстительно-полноватой, голубоглазой и рыжеволосой хохотушке,сможет сыскать неуклюжая, громоздкая, мрачная, с тяжелым подбородком и нечистойкожею кузина Анна.

Поэтому Елисавет всячески уверяла, что замужне хочет, что вообще никуда не желает уезжать из России, а вполне счастлива тойжизнью, которую ведет: жизнью веселой девицы.

Благодаря неунывающему нраву, унаследованномуот матушки Екатерины, точнее говоря, Марты Скавронской, ничто Елисавет (в кругуимператрицы ее пренебрежительно кликали Елисаветкой) и в самом деле особо незаботило.