Венецианская блудница - Елена Арсеньева

Две дамы, завладев моей душой,

Беседу о любви ведут согласно.

Данте

Во сне она всегда видела себя богатой…

Спала она, вернее, отсыпалась, днем, и сны были продолжениемее ночей, проведенных в каком-нибудь казино у богатого синьора или в «Ридотто»,самом знаменитом игорном доме Венеции. Ее жизнь была как одна сплошная греза отом случайном и счастливом соединении богато одетых людей, заморских слуг идрагоценностей, которое зовется роскошью.

Лючия высунула нос из груды мехов – не раздастся ли манящийзапах кофе, а еще лучше – горячего шоколада, самого модного напитка в этомгоду. Ах, что может быть лучше, чем проснуться в теплой постели, в нагретойжаровнями спальне, и долго, медленно вкушать чашку шоколада, смешивая сладкиеглотки с еще более сладкими мечтами…

Вот оживленное общество собралось в ее роскошной спальне.Вся обстановка новехонькая, в стиле Louis XV. Лючия полулежит на кружевнойпостели. Дезбилье ее состоит из спального платья, вышитого серебром и убранногорозовыми лентами, на голове чепчик из очень тонких кружев. Ах, нет, лучше пустьона будет уже причесана, и ее тугие, рыжевато-золотистые локоны сплошь перевитыжемчужными, рубиновыми, бриллиантовыми нитями. На шее – черная бархотка,точь-в-точь как у madame Помпадур. Вокруг ее ложа – сavalieri sirvente [1] –венецианские копии французских маркизов. Вот пришел торговец драгоценностями,принесли новое зеркало, явился портной с модной материей. Потом один из еечичисбеев [2] прибежал сказать, что новая гондола ждет внизу…

Забывшись, она слишком резко откинула мех и тотчасзадрожала.

Холодный ветер от лагуны коснулся ее лица. В окне былоразбито одно стекло, а промасленная бумага, старательно расписанная золотойкраскою под вид затейливого переплета, могла обмануть невзыскательный взор, ноуж никак не январскую стужу!

Да, среди привычных напастей жизни были две особенныенеприятности: холод и безденежье. Их Лючия не терпела более всего на свете, ноне одна, так другая, а чаще всего – обе враз преследовали ее непрестанно.

Холодно, сыро, и все ее наряды, поутру небрежно сброшенные упостели, так и валяются неприбранными. Похоже, никто из слуг даже не вошел завесь день в ее комнату!

Никто из слуг… хорошо сказано! Каково звучит, а? Но точнеебудет выразиться: Маттео, их единственный слуга, лоботряс, не сыскал за весьдень ни минуты, чтобы зайти к госпоже. Не иначе, отец опять его заслал богвесть куда с каким-нибудь несусветным поручением: ведь когда князь Анджольеривез на рассвете Лючию из «Ридотто», дом был темен и пуст, как могила.

Анджольери! Лоренцо Анджольери! В жизни своей не встречалаЛючия человека, менее похожего на ангела [3]. Было в его лице что-то если уж недьявольское, то наверняка волчье: эти глубоко посаженные глаза, хищный нос,крупные острые уши. Красавцем не назовешь, но какое страстное, притягательноелицо… даже если забыть о том, что для Лючии было куда притягательнее внешности:несметные богатства Анджольери. Его недавно купленное и отремонтированноепалаццо ярко светилось по ночам над тусклым зеркалом Canal Grande [4] всемисвоими восемьюдесятью окнами, и, когда Лоренцо задавал балы, сотни гондол сфакелами и разноцветными фонарями подъезжали сюда и отплывали, высаживаявеселых гостей…

От этого чудесного воспоминания сумрак вокруг Лючиипоказался еще мрачнее. Не переставая кутаться в мех, она сползла с постели и,хвала Мадонне, не промахнулась, попав с первого раза в туфельки, а не наледяной пол. Нашарила на столе подсвечник и ощупью побрела в залу – искать, отчего можно зажечь свечу.

Где-то вдали играла музыка, толпа журчала, точно река покаменным плитам. В окна было видно, как храм Святого Марка мерцал разноцветнымиотблесками, а над его причудливыми куполами сгущалась яркая вечерняя синева.

– Ох, ну и заспалась же я! – пробормотала, зевая, Лючия. –Надо поспешить. Пока соберусь… князь обещал заехать не позднее полуночи.

Ей стало знобко даже под мехом при воспоминании, как смотрелна нее Лоренцо, прощаясь: Лючия уже стояла на ступеньках террасы, а он – вгондоле, так что лица их были на одном уровне, и казалось, достаточно малейшегоколебания волны, чтобы губы их соприкоснулись. И он прошептал – Лючия ощутилаего жаркое дыхание:

– O bella donna [5], вы приобрели сегодня дурное знакомство!Я распутник по профессии!

За этими многообещающими словами, увы, ничего непоследовало, и Лючия после неловкой паузы ушла в дом, усмехаясь про себя: о томже самом она могла бы и сама предупредить Лоренцо, только слово «распутник»следовало бы употребить в женском роде. Право же, Анджольери слишком мало ещепрожил в Венеции, чтобы вести о похождениях несравненной Лючии Фессалоне вполной мере дошли до его ушей, а впрочем… впрочем, если она правильно прочла вего жгучих очах, он будет только счастлив узнать, что она дает куда больше, чемобещает, – хотя и обещает безмерно!

О господи, но где же отец? Где Маттео? Есть хоть кто-нибудьв этом темном доме?.. И тотчас послышался легкий шорох шагов по мраморнымплитам. Лючия узнала торопливую, чуть заплетающуюся походку Маттео и с облегчениемвздохнула. Сейчас он зажжет свет, подаст вина, принесет жаровню, согреет водудля ванны, сбегает в лавочку – у нее кончилась розовая пудра, а нынче ночью онахотела быть перед Лоренцо непременно в розовом, ну и волосы, разумеется, должныбыть напудрены розовой пудрой. Розовое и золотое – она будет похожа на дивноелакомство, которое Лоренцо захочет, непременно захочет отведать. Но ему и неснилось, сколько будет стоить каждый глоточек, каждый кусочек… Пудра, да. Иновые розовые шелковые туфельки – такие есть только в лавочке на Пьяццете, ужпридется Маттео расстараться и сбегать туда. Но сначала – свет, а то Лючиикак-то не по себе сегодня, беспрестанно знобит. И до чего тоскливо в этойтемнотище!..

Однако появление Маттео с трехсвечником в руке не развеялоее дурного настроения, ибо стоило ей взглянуть на лицо верного слуги,испещренное тенями смятения, как стало ясно – случилось нечто ужасное.