Сила Солнца: Фантастическая повесть для молодежи из времен недалекого будущего - Николай Андреевич Чайковский

перевел разговор на их отношения с соседними племенами и спросил, в ходу ли у них европейское оружие. Один рослый туземец ответил, что им, скрепя сердце, приходится пользоваться этим «нечистым оружием»: хотя оно недостойно правоверного магометанина, в стычках с другими племенами не обойтись без ружей и пистолетов.

Лосняченко сделал вид, что очень обрадовался:

— Ах, как удачно складывается! Теперь я смогу тебя, добрый сиди, одарить еще и этим пистолетом. Я привез его, помышляя о тебе, — но боялся оскорбить тебя, даря нечистое оружие. Возьми!

Он протянул Али кинжал и пистолет — очевидно, не имевший никакой ценности — и сказал:

— А второй кинжал и другой пистолет предназначены для вашего шейх-эль-беледа[68]. Он здесь?

— Это я, — ответил тот же высокий мужчина.

— Прими же от меня эти дары, сиди, и будь мне «габиб[69]», — сказал Лосняченко и низко поклонился.

Шейх-эль-белед с удовольствием принял подарки.

Тогда Лосняченко сделал знак своему спутнику, и тот подал ему шкатулку. Лосняченко принялся доставать из нее всякие безделушки: маленькие зеркальца, ножики, серьги для носов и ушей, игрушечные пистолеты, трубки, свистульки и так далее — и раздавать их кому попало. Туземцы толпились вокруг, вырывали друг у друга подарки, кричали и радовались.

Завязался веселый разговор; Нестеренко также засыпали вопросами. Но он, не понимая ни слова и не зная, что ответить, упорно молчал и только кивал головой на Лосняченко. Туземцы не отставали и даже начали толкать беднягу; тогда Нестеренко дернул товарища за полу одежды и посмотрел на него умоляющим взглядом. Лосняченко грозно зыркнул на него и отрицательно помотал головой. Нестеренко понурился.

— Почему твой Ага ничего не говорит? — спросили из толпы.

— Моему невольнику не позволено говорить, — ответил Лосняченко. — Надо вам знать, что этот «валяд», хоть он еще молод, большой грешник. Он родился и вырос у нас в доме. Однажды он в гневе убил свою «омм[70]», а когда я хотел наказать его смертью, стал молить меня оставить его в живых и наложить на него любое покаяние. Я согласился, и он поклялся всюду следовать за мной; в наказание же он должен до самой смерти молчать, а говорить лишь тогда, когда я позволю. Сегодня годовщина его преступления. В этот день и всю последующую неделю ему не разрешено произносить ни слова.

Туземцы оставили Нестеренко в покое и с презрением отвернулись от него.

В разгар непринужденной беседы кто-то крикнул:

— Люди, не верьте им! Это же «румие»!

В первое мгновение все замолчали и уставились на чужаков. Вскоре раздался глухой ропот недовольства. Лосняченко выпрямился во весь рост и грозно вскричал:

— Румие? Мы румие? Мы куфар? О Аллах, ты слышишь, что здесь говорят, как нас оскорбляют? Слышишь ли ты? Нас, твоих верных слуг, посвятивших тебе свою жизнь, называют христианами? О Аллах! Отомсти за нашу обиду! Ниспошли на них «гебли[71]», ниспошли грозных «гарамие»! Пусть высохнут их пальмы, пусть издохнут их козы! О Аллах!

Продолжая стенать, он повернулся лицом в сторону востока, упал на колени, стал бить поклоны и, дергая себя за бороду, пронзительно кричать:

— О Аллах! Акбар Аллах! Ты слышал, какую нам нанесли обиду?

Рялдом отбивал поклоны Нестеренко. Когда он наклонился к земле, Лосняченко шепнул:

— Повторяйте за мной!

Услышав это, Нестеренко забыл о годовщине своего преступления и тонким голосом запищал во все горло:

— О Аллах! Акбар Аллах! На румие?! На румие?![72]

Лосняченко приник головой к земле, после встал и, будто успокоившись, сказал своему товарищу:

— Пойдем, Ага. Оставим этих негодяев. Пойдем к нашему «маркибу»; нам здесь нечего делать. Мы пошлем на них проклятие Аллаха. Пошлем на них врагов и дадим им европейское оружие, и от тех, кого мы считали «габаиб», и следа не останется. Их оазис мы сожжем, и через два дня «дубу[73]» будут грызть их кости, а «гава[74]» развеет пепел их домов по пустыне. Пойдем, мой верный Ага!

Взял Нестеренко за руку и пошел прочь.

Толпа зашевелилась. Послышался шепот, затем все более громкие восклицания. Как видно, туземцы испугались проклятий Лосняченко, в особенности угрозы вступить в союз с их врагами — и обратили свое негодование на виновника бедствия.

В конце концов несколько туземцев бросились вслед за уходящими чужеземцами и уговорили их вернуться. Примирение не заставило себя ждать.

Было уже далеко за полдень, когда Лосняченко и Нестеренко вернулись к самолету.

X

Вода из скалы

В то время, как наши «дипломаты» завязывали сношения с туземцами и поджаривались на раскаленном песке под горячими лучами солнца, в гостиной самолета царила приятная прохлада. Окна и двери были плотно закрыты для защиты от жары и комаров, так и роившихся возле оазиса. Под потолком крутился мощный вентилятор. Под ним, в плоских сосудах, находился жидкий воздух; испаряясь, он охлаждал все помещения.

По возвращении дипломатов довольная компания села обедать. Договор Лосняченко с туземцами обеспечивал экспедиции безопасность, а также помощь в работе и охоте. Тибестинцы, как считали путешественники, с радостью будут им помогать — во-первых, в надежде на колодец, расширение своего оазиса и лучшее будущее, а во-вторых, в страхе перед угрозами Лосняченко. Европейское оружие всегда пугало этих полудикарей; кроме того, они прекрасно знали, что соседние племена не придется долго уговаривать напасть на оазис. Лосняченко, однако, предостерегал товарищей от чрезмерного доверия к новым союзникам, ибо племена пустыни редко держат слово.

Путешественники пировали вволю. Кладовка «Орла» была богата всевозможными вкусными припасами, преимущественно консервами и другими продуктами, какие невозможно найти в пустыне. Все остальное они надеялись добыть на месте. В мясе недостатка не ожидалось. Неподалеку, в ближайшем сухом русле — «эннеди Вая», как называли его туземцы, — росли леса, где водилось много дичи: газели, антилопы и так далее. Среди участников экспедиции были хорошие охотники, к примеру, Коростель и оба врача, так что можно было ждать богатой добычи. Лосняченко надеялся также заручиться помощью туземных охотников.

Молока в оазисе тоже было с избытком. Овечье и козье молоко, правда, европей-цам кажется не очень-то вкусным, но в пустыне не до выбора. Путешественники хотели еще отведать верблюжьего молока, которое здесь считают деликатесом. Они задумали построить на каменном плато рядом с самолетом загон и купить в селении несколько овец и коз и одну верблюдицу. Тхор заранее радовался этому хозяйству.

В самолете имелся достаточный запас сахара, а соль в пустыне найти нетрудно. Туземные огороды давали хороший урожай; сбор фиников в июне и июле обещал сладкие плоды. Если же