Сила Солнца: Фантастическая повесть для молодежи из времен недалекого будущего - Николай Андреевич Чайковский

Тогда Лосняченко, понизив голос, завел вежливую беседу, вплетая в нее новые вопросы о здоровье и благополучии своих новых знакомых. Через каждые несколько фраз обе стороны ревели «Игилла!» и продолжали разговор все более низким тоном; мало-помалу все стали хрюкать, как свиньи.

Наконец один из тибестинцев снова громко заверещал: «Игилла!» Лосняченко счел это знаком, что можно приступать к делу. Он спросил святого марабута Майну Али Бен-Сиди.

Из рядов туземцев выступил человек; закрытое лицо не выдавало возраста, но по сгорбленной фигуре было видно, что он несет изрядный груз лет. Старик опирался на толстую суковатую палку.

— Великий «сиди[42]», — торжественно произнес Лосняченко. — Счастливы мои глаза, увидевшие тебя, счастливы уши, ибо Аллах позволил им услышать твой благозвучный голос. Приношу тебе поклон от твоего друга, святого марабута Кохема Абу Эль-Гарами, который всю свою жизнь посвятил служению Аллаху и его великому пророку.

— Где же ты его видел, чужеземец? — спросил марабут.

— Позавчера я имел счастье беседовать с ним в Искендерие[43]. Там встретил я его, когда он направлялся из своей святой и пресветлой «савии»[44] в Сара-бубе на поклон священному камню в Мекке. В сороковой раз в своей долгой жизни отправился он, несравненный в добродетелях и познаниях, в богоугодное паломничество. Он очень обрадовался, увидев меня, твоего смиренного слугу, ибо некогда исцелил меня с помощью Аллаха; а узнав, что я еду к тебе, великий сиди, велел передать это письмо и эти святые дары.

С этими словами он поднялся на ноги подошел к туземцам, подавая старику письмо и талисманы. Али Бен-Сиди долго держал письмо в руках, затем распечатал его и начал читать, время от времени пристально взглядывая Лосняченко в глаза. «Литам» немного сдвинулся, и по выражению лица нетрудно было понять, что старик не верит словам профессора.

— Чужеземец, твои уста говорят неправду! — сказал он грозно. — Где Адур, а где Искендерие! Разве я не знаю, что за два дня невозможно пересечь пустыню? Что напрямик через пустыню человек один не ходит — лишь большие «кафиле[45]», да и те огибают ее? Горе тому, кто лжет слуге Аллаха и Магомета!

— Святой Бен-Сиди, — смиренным голосом, склонив голову, сказал Лосняченко. — Неужто я, неустанно возносящий хвалу Аллаху и его святым марабутам за оказанные мне благодеяния, осмелюсь обманывать тебя, великий господин? Видел ли ты громадную птицу, что недавно спустилась на землю вот там, недалеко от широкого «уади»? Знай, что это не живая птица, какая летает в «гава[46]», а только воздушный «маркиб[47]». На нем прилетел я сюда в обществе нескольких «румие[48]» и…

— Что? — удивленно воскликнул старый марабут. — Ты прибыл сюда в обществе «куфар румие[49]»? Ты привез их в нашу пустыню?

— Мудрый сиди, — невозмутимо перебил Лосняченко, — выслушай меня. Позволь поведать тебе историю моей жизни, и пусть твой непревзойденный ум рассудит, хорошо ли я поступил, что прибыл с теми джаврами.

— Говори, чужестранец, — уже спокойнее отозвался старик, — я слушаю.

— Благодарю тебя, сиди, — сказал Лосняченко. — Разреши смиренному слуге преподнести тебе этот подарок.

Произнеся это, он подал старику один из своих кинжалов. Марабуту, очевидно, подарок понравился: он стал с удовольствием рассматривать кинжал, не распознав, что самоцветы были фальшивыми. Все остальные с не меньшим любопытством разглядывали подарок. Али сдвинул «литам», показав старческое лицо с длинной седой бородой. На вид ему было лет девяносто.

— Прежде, чем я расскажу тебе историю своей жизни, мой господин, — а она весьма необычайна и поучительна для правоверных, — позволь нам напиться «мое[50]» из твоего «бор[51]», ибо гортань наша от жары пересохла, и язык прилип к нёбу.

Али встал.

— Ступайте со мной, чужеземцы. Мы сядем в прохладе пальм у моего «бет[52]», и ты поведаешь мне свою историю. Как зовут тебя?

— Мое имя — Ахмед Селим Бен-Изагура; родом я из Искендерие.

— А этот «валяд[53]»?

— Это мой раб, Ага, из султанских[54] негров.

Чужестранцы пошли за стариком и вскоре оказались посреди селения.

Выглядело оно довольно необычно. При обеим сторонам главной улицы стояли нищие хижины, выстроенные из акациевых столбов, соединенных плетенками из пальмовых листьев. Крыши, чуть наклоненные в сторону улицы, опирались на деревянные поперечины и были покрыты такими же циновками. Дверей и окон в хижинах не было и только у самой земли имелось отверстие, служившее входом и выходом.

Улица была очень извилистая, узкая и темная. Свет едва проникал сюда сверху, и в нескольких шагах невозможно было узнать человека. Лишь местами улица расширялась, образуя род площади; там перед домами стояли низкие каменные скамейки, на которых сидели мужчины и женщины. Все мужчины были одеты одинаково, наподобие тех, с которыми уже познакомились наши путешественники. Женщины прикрывали тело одной большой звериной шкурой шерстью наружу. Они пропускали ее под правой рукой и скрепляли деревянными заколками на левом плече и левом боку; обе руки и правое плечо оставались открытыми. Наплечники из слоновой кости, бусы из жемчуга или ракушек на шее и подвески в носу и ушах служили женщинам украшениями. Волосы они заплетали в высокую прическу, смазывали маслом и посыпали каким-то порошком. Все они, как и мужчины, были страшно худыми.

У хижин играли голые дети. Тут и там видны были обнаженные фигуры черных невольников, одетых лишь в набедренные повязки. При виде чужаков все живое выбегало на улицу поглазеть на неведомых людей. Толпа все росла, и когда чужестранцы и марабут дошли до широкой площади, где стояла хижина последнего, любопытные уже заполнили всю площадь.

Хижина Али была просторней и красивей других; стенами служили циновки из пальмовых веток. Неподалеку от дома находился колодец, обложенный камнями.

Из дома вышла молодая женщина, видимо, внучка марабута. Али велел ей принести чужеземцам воды; она ушла и вернулась с двумя половинками выдолбленных тыкв, наполненными до краев. Вода оказалась вкусной и холодной. Молодая женщина подала марабуту кожаную подушку; тот положил ее на каменную скамью и уселся. Такую же подушку получил Лосняченко; он устроился на земле, подобрав под себя ноги по восточному обычаю. Рядом прямо на голую землю сел Нестеренко, с трудом пытаясь согнуть ноги по примеру Лосняченко и туземцев — последние сели в ряд, окружив полукругом чужеземцев и Али.

Лосняченко, не торопясь начать рассказ, поднялся с подушки, упал на колени лицом к востоку и, кладя поклоны, начал молиться:

— Слава тебе, великий Аллах! Ты привел меня в этот гостеприимный край, к милосердному хозяину, и он принял и напоил страждущих чужеземцев. Подари