Непорочная пустота. Соскальзывая в небытие - Брайан Ходж

быть на самом деле, так меня и не покинул. Даже когда я родила Сороку. Я была вне себя, когда в первый раз увидела ее и взяла на руки. Кровь и слизь меня не напугали, но… — Бьянка сдвинула брови в мучительной попытке понять, что же с ней не так. — Две руки, две ноги. Везде по десять пальцев. Вроде как положено чувствовать облегчение, когда видишь, что твоя дочь идеальна. Может, я его и ощутила, но в глубине души все равно была разочарована. У меня даже сердце защемило. Все эти месяцы, чувствуя, как она растет во мне, я думала, что у нее будут…

Бьянка не смогла договорить, и я прикоснулась к ее руке, давая понять, что это необязательно. Даже наедине с подругой нелегко признаться, что ты надеялась родить ребенка с ластами, не опасаясь серьезно ее напугать.

— Я винила Грегга, — прошептала она. — Я хотела рожать в воде, а он мне не позволил. Но я люблю ее. Кто бы ее не полюбил?

Бьянке не нужно было меня убеждать, несмотря на все эти разговоры о ластах.

Выехав из Лайонса, она повернула на перекрестке налево, на боковую дорогу к Эстес-парку; когда меня заносило в здешние места, у меня не хватало терпения на то, чтобы ездить этим маршрутом. Холмы окружили нас извилистой чередой вечнозеленых деревьев и красноватых скал. Через несколько миль Бьянка остановилась в местечке настолько живописном, что его впору было печатать на календарях: панорама лугов, гор и сосен. Неожиданно было увидеть здесь церковь, по крайней мере настолько впечатляющую… но Часовню на камне где угодно не построишь.

Похожая на миниатюрный собор, она стояла на мощном скоплении валунов, основание которого с одной стороны обхватывал заросший пруд, похожий на половинку рва. Стены часовни были сложены из неправильной формы камней, идеально прилегавших друг к другу, и возносились прямо, уверенно и высоко к свесам и скатам крыши. В другом месте, в другом времени она казалась бы крепостью, погубившей тысячи облаченных в кольчуги захватчиков. Но узкие полосы витражей говорили о совершенно ином крестовом походе.

Идея церквей всегда нравилась мне больше, чем то, что в них на самом деле происходило… все эти поклонение и самобичевание и оглупление учений до такой степени, что они выходят за пределы человеческого понимания.

Но эту церковь я могла полюбить.

— Мы будем заходить внутрь?

Бьянка покачала головой.

— Не сейчас. На обратном пути можем заглянуть, если тебе нужно.

«Нужно»? Интересно.

Это был хороший день для прогулок на природе. Со стоянки мы свернули в сосновый бор, спускавшийся с далеких склонов и оканчивавшийся у самой церкви. Звуки оставшейся позади дороги стихали, а Бьянка вела меня все глубже, в тишину леса, где пели птицы, а усыпанную шишками землю укрывал мягкий ковер гниющих иголок.

Единожды проведя пальцами по грубой коре, я решила больше так не делать. В декабре мы приносим домой хвойные деревья — обычай, подаренный миру моими предками, теплый и уютный. Но здесь, на природе, я вспомнила, что эти деревья неприветливы, не похожи на дубы, клены и тенистые плакучие ивы. Они колются, и царапаются, и истекают смолой, как будто это дополнительный способ покарать тебя, если ты смог увернуться от веток.

Бьянка показала мне укромную, залитую солнцем полянку, где они с Греггом пять лет назад расстелили покрывало для пикника. Чуть погодя ей захотелось прогуляться, зайти глубже — это было даже не желание, а зов.

Она с радостью подчинилась ему. Недавно, в часовне, Бьянка вознесла благодарность за беременность и попросила кого-нибудь, кто мог ее услышать — Бога или святого, — направить ее и прогнать из головы эти странные настойчивые мысли. Помочь ей стать настоящей матерью, нормальной и не раздираемой противоречиями.

«Может, так она и начинается, — подумала Бьянка. — Материнская интуиция — может быть, она начинается вот с такого ощущения».

Если бы она не послушалась, интуиция могла покинуть ее навсегда. Бьянка хотела пойти одна, но Грегг не желал об этом слышать и потащился следом, главным образом чтобы ей угодить, однако глубинную свою мотивацию она все равно от него утаила.

Они заходили все глубже в бор, направляясь в сторону проступающих над деревьями горных вершин, и через пятнадцать минут Бьянка поняла, что достигла места, которое призывало ее. У нас с ней дорога заняла на несколько минут меньше, потому что теперь Бьянка точно знала, куда идти. Она бывала здесь много раз. Обычно одна. Иногда с дочерью. И больше никогда — с Греггом, потому что в тот раз он не увидел, не почувствовал, не осознал.

— Может, и ты не почувствуешь, — сказала она. — Но я по крайней мере смогу тебе объяснить.

Какую высокую честь мне оказывали. Мы были знакомы меньше трех месяцев, а Бьянка уже привела меня к тайному месту, которым не делилась больше ни с кем — конечно же, я должна была понять, должна была увидеть, почувствовать и осознать.

А потом она вывела меня к очередной скале посреди горной цепи, изобиловавшей скалами. Я боялась, что я ничем не лучше Грегга.

Ну да, она была красивой — для скалы. И большой в сравнении с окружением; посреди леса не было больше ничего кроме расступившихся перед ней хвойных деревьев. Несколько отчаянных сосен выслали на разведку корни, но получили отпор.

Вокруг нее, у основания, лежали груды камней поменьше, но главная, могучая глыба была раза в четыре выше меня — огромный кусок горной породы, выглядевший совершенно монолитным, без трещин или расколов. Она казалась верхушкой гигантского, уходящего вглубь каменного плавника, обнажившегося из-за эрозии, или его фрагментом, уцелевшим после того, как бо́льшую часть разрушило время, или ледники, или…

На самом деле я понятия не имею, о чем говорю. Просто несу фигню. Геология — не мой конек.

Я ощущала спиной робкую надежду Бьянки. «Ты видишь? Ты чувствуешь?» Здесь должно было присутствовать нечто большее, чем просто слипшиеся воедино миллионы лет назад осадочные отложения. Иначе она бы меня так сюда не зазывала.

Я оглядела скалу снизу вверх, потом сверху вниз. Прошлась из стороны в сторону, осмотрела ее кругом. Понадобилось время, но она…

Она…

Открылась мне — иначе я не могу сформулировать. Словно одна из тех 3D-картинок, что поначалу кажутся мешаниной повторяющихся бессмысленных узоров… а потом, перестав напрягаться, ты видишь изображение, которое скрывалось там все это время, спрятанное на самом видном месте. Здесь случилось что-то в этом роде, только бесконечно страннее, потому что это был не намеренный фокус.

Под выветренным камнем, под наростами мха