Последний инка - Яков Свет

У Манко были сыновья, и старший, полузаконный Титу-Куси, подавал немалые надежды, но никто не считался с восьмилетним инкой, который к тому же еще имел сомнительные права на царское льяуту.

А между тем как раз в 1545 году в Перу настала величайшая смута, и, будь Манко жив, события могли принять весьма неожиданный оборот.

Гонсало Писарро одержал верх над Нуньесом де Белой. В январе 1546 года в битве под Кито наместник потерял все свое войско и погиб в рукопашной стычке. Но так уж повелось в Перу, что победителей неизменно ждала гибель. И победа, одержанная Гонсало, была началом его конца. Он бросил вызов всей империи Карла V, он осмелился поднять руку на его наместника. Его приверженцы и соратники в своей неукротимой алчности перешли последние пределы. Они желали все богатства Перу присвоить себе, ничего не уделяя испанской казне, а такие посягательства король пресекал беспощадно. Он приказал стереть с лица земли наглых мятежников.

В Перу послан был железный солдат Педро де Гаска. Гаска имел за плечами опыт бесчисленных походов и осад, он был отважен, неумолим и жесток. С ним король отправил сильное войско. Но и Карл V, и его новый наместник решили действовать по способу кнута и пряника.

«Новые законы», из-за которых несколько лет назад разгорелся в Перу сыр-бор, были отменены, а всем, кто не желал больше драться под знаменами Гонсало, дана была амнистия. В 1548 году Гаска разбил поредевшее войско мятежников. Сам Гонсало был взят в плен и казнен.

С этих пор смуты в Перу пошли на убыль. Корона и колонисты нашли общий язык. Колонисты сохранили свои «права» на закрепощенных индейцев, но перуанской землей стали управлять не ее непосредственные завоеватели, а чиновники, назначенные из Испании. Корона не осталась в проигрыше. В 1545 году в Верхнем Перу (современная Боливия) открыта была серебряная гора Пото-си, в недрах которой этого драгоценного металла содержалось больше, чем во всех рудниках Старого Света. Вице-короли и губернаторы бросили в копи Потоси десятки тысяч рабов-индейцев, и из Перу в Испанию потекли мощные серебряные реки.

«Порядок царит в вице-королевстве Перуанском», – доносил Карлу V Гаска. Да, в Перу действительно стал царить порядок. Тысячи индейцев гибли в рудниках Потоси, десятки тысяч гнули спину на плантациях испанских колонистов. Строились церкви и тюрьмы, на площадях всех перуанских городов водружены были виселицы и позорные столбы, «немирных» индейцев четвертовали и жгли на кострах.

И оставался лишь один-единственный островок надежды – Вилькапампа. Вилькапампа – свободный клочок тауантинсуйской земли, где не признавали испанских королей и христианского бога.

Прошло полтора десятилетия. Тауантинсуйское царство исчезло бесследно. Куско стал заштатным городом вице-королевства Перуанского, одной из провинций испанской колониальной империи.

Давайте погрузимся в «хронологическую пыль» старых летописей и с их помощью перенесемся в вице-королевство Перуанское. И прежде всего проникнем в его столицу.

«Весьма знатную и весьма законопослушную Лиму», город Волхвов, основал в январе 1535 года Франсиско Писарро…

Мы помним что завлекло трех братьев Писарро в долину реки Римак. Римак рождался на склонах Анд и выносил затем свои мутные, желтые воды на плоскую прибрежную равнину. На этой равнине, подальше от гор, поближе к морю, и заложил новую столицу завоеватель тауантинсуйского царства.

От Лимы до моря несколько миль.

А без моря страна Писаррия не могла бы продержаться и двух недель. Морем прибывали свежие банды лихих добытчиков, морем шел весь боевой припас конкисты, морем переправлялось в Испанию золото из храмов Куско, серебро из рудников Потоси.

Без моря Лима жить не могла. Это холодное море омывало ближние берега. Его свежее, но сухое дыхание умеряло тропический зной. Дожди в Лиме шли так же редко, как в Сахаре, но зимой (если можно говорить о зиме в краю, лежащем в самых тропических тропиках), в холодном июле, здесь было градусов 12-14. Зимой, с мая по октябрь, влажная туманная дымка стояла над городом и обильная роса увлажняла почву. «Тучи, которые потеют этой росой, – писал один летописец, – зимой стоят почти весь день и совсем застилают солнце. Они не так темны, как облака в дождливых краях, и не рождают ливней, молний, грома и радуги». Этот туман – в Лиме его называли «гаруа» – был и добрым другом, и злым гением обитателей города. Если бы не гаруа, окрестные холмы покрылись бы струпьями пустынной корки. Если бы не гаруа, в Лиме не было бы ни единой зеленой травинки. Но шесть месяцев в году теплая влага просачивалась через крыши, проникала сквозь стены, оседала бурой и зеленой ржой на железе и меди, разъедала дерево. Трудно было дышать этой туманной прелью, кожа покрывалась потом, всегда сыроватая одежда липла к телу. Летом, с ноября по апрель, стояла великая жара и из Лимы начинался повальный исход в дальние и ближние горы. Впрочем, жители Лимы успешно оборонялись и у себя дома от летнего зноя. Решетки, тенты, жалюзи, веранды спасали горожан от лобовых солнечных атак и в полдневные часы Лима отсиживалась в прохладных покоях, выходящих на южную теневую сторону.

Куда труднее было бороться с москитами. От них не спасала ни кисея, ни пахучие мази. Город чесался. Стыдливо чесались знатные дамы, тайком скреблись во время мессы священники, в кровь раздирали кожу вице-короли и водоносы.

Жалкие рощицы в пойме Римака горожане свели очень скоро, а леса нигде на приморских равнинах не было. Его привозили морем, за восемьсот-тысячу миль из Гуаякиля, и бальсовое бревно стоило сорок-пятьдесят песо. Посадки вокруг города оберегались как зеница она, и за порчу дерева с испанца взималось пятьдесят песо, индеец получал десять дней тюрьмы, а негр – сто плетей. Такая же кара грозила тому, кто топил печи привозным лесом.

Хотя Анды были за спиной Лимы, камень для построек также доставляли морем, и при этом из Панамы, то есть за две с лишним тысячи миль. Не мудрено, что за гранитную колонну в полтора-два человеческих роста платили сто песо, а скромный каменный дом обходился в четыре-пять тысяч песо.

В те времена числилось в Лиме две тысячи испанских весино (хозяев, поселенцев). Но отсюда вовсе не следует, что в городе (если считать, что у каждого весино была семья из пяти человек) имелось десять тысяч испанцев. Белых женщин было немного, и весино охотно брали в жены индианок. Индейцев и метисов в Лиме было тысяч тридцать-сорок, негров-рабов – около двадцати тысяч. Три четверти города занимали сады, огороды, пустыри и коррали – загоны для негров, обнесенные глинобитными стенами. В городе насчитывалось четыре тысячи домов, и в Новом Свете Лима уступала по величине лишь городу Мехико, столице мексиканской колонии Испании.

Захолустный Мадрид, который неожиданно сделал столицей Испании король Филипп II (как раз в эти годы он вступил на престол), был гораздо меньше Лимы.