Дипломатия - Генри Киссинджер

В то же время команда Кеннеди трактовала военный аспект конфликта даже в еще более апокалиптических тонах, чем ее предшественники. В то время как Эйзенхауэр рассматривал военную угрозу Вьетнаму сквозь призму обычной войны, команда Кеннеди полагала — как выяснилось, преждевременно, — что между Соединенными Штатами и Советским Союзом уже существует «ядерный тупик», что делает всеобщую войну, по словам министра обороны Макнамары, немыслимой. Администрация была убеждена, что наращивание вооружений не даст коммунистам возможности вести ограниченные войны типа корейской. Методом исключения она пришла к выводу, что партизанская война является предвестником будущего, а противостояние ей станет главным испытанием способности Америки осуществлять сдерживание коммунизма.

6 января 1961 года, за две недели до инаугурации Кеннеди, Хрущев охарактеризовал «национально-освободительные войны» как «священные» и пообещал им советскую поддержку. С точки зрения родившейся при Кеннеди политики «новых рубежей» это обещание воспринималось как объявление войны надеждам на придание нового акцента отношениям Америки с развивающимся миром. Сегодня речь Хрущева широко воспринимается как нацеленная против идеологических мучителей из Пекина, которые обвиняли его в отходе от ленинизма, поскольку он только что в третий раз продлил срок действия ультиматума по Берлину и поскольку часто высказывал разные оговорки в отношении ядерной войны. В тот момент, однако, Кеннеди в своем первом послании конгрессу «О положении в стране» 31 января 1961 года рассматривал речь Хрущева как доказательство наличия у Советского Союза и Китая устремлений к мировому господству — устремлений, которые они убедительно отчетливо подтвердили совсем незадолго до этого»[925].

В сентябре 1965 года точно такое же недоразумение случится уже при Джонсоне применительно к Китаю, когда министр обороны Китая Линь Бяо[926] в своем манифесте о «народной войне» громко объявил об «окружении» промышленных держав мира революциями в странах «третьего мира»[927]. Администрация Джонсона истолковала это как предупреждение относительно возможности китайской интервенции на стороне Ханоя, игнорируя подтекст, имеющийся у Линя, а именно необходимость для революционеров «опираться на собственные силы». Подкрепленное утверждением Мао относительно того, что китайские войска не направляются за границу, это заявление к тому же еще и намекало достаточно отчетливо, что Китай не намерен больше участвовать в коммунистических освободительных войнах. Похоже, обе стороны извлекли из войны в Корее один и тот же урок, и они были преисполнены решимости больше подобных вещей не повторять.

Толкования коммунистических заявлений администрациями Кеннеди и Джонсона заставляло рассматривать Индокитай как нечто большее, чем просто одну из многочисленных битв в холодной войне. С точки зрения политики «новых рубежей» Индокитай являлся той самой решающей схваткой, которая позволила бы установить, можно ли прекратить партизанские действия и выиграть холодную войну. Интерпретация Кеннеди этого конфликта как скоординированного глобального заговора заставила его прийти к выводу, что именно Юго-Восточная Азия является тем местом, где можно будет восстановить его авторитет после того, как над ним взял верх Хрущев на Венской встрече в верхах в июне 1961 года. «Теперь перед нами стоит проблема, — сказал Кеннеди Джеймсу Рестону, который был в то время ведущим обозревателем «Нью-Йорк таймс», — постараться обеспечить веру в нашу мощь, и Вьетнам представляется именно тем местом, где это можно сделать»[928].

Словно в классической трагедии, где героя в его судьбе незаметно, шаг за шагом влекут, казалось бы, незначительные события, вступление администрации Кеннеди во Вьетнам произошло путем кризиса, от которого были избавлены ее предшественники, — по поводу будущего Лаоса. Мало можно найти народов, которые в меньшей степени заслужили бы выпавшие на их долю страдания, чем добрые, миролюбивые лаосцы. Зажатые между неприступными горными хребтами, обращенными к Вьетнаму, и широкой рекой Меконг, означающей границу с Таиландом, народы Лаоса хотели от своего воинственного соседа только, чтобы их оставили в покое. Но именно на это их желание Северный Вьетнам никогда не соглашался. Как только Ханой начал партизанскую войну в Южном Вьетнаме в 1959 году, его давление на Лаос неизбежно усилилось. Если бы Ханой попытался переправлять партизанские силы на Юг через вьетнамскую территорию, ему пришлось бы проникать сквозь так называемую демилитаризованную зону, разделяющую Вьетнам демаркационную линию, которая распростерлась примерно на 65 километров вдоль 17-й параллели. Это расстояние могла наглухо запечатать армия Южного Вьетнама при американском содействии. Другим вариантом стало бы одно лишь непосредственное военное нападение через 17-ю параллель силами регулярной армии, что наверняка повлекло бы за собой вмешательство Америки и, возможно, СЕАТО, — идти на подобный риск Ханой не желал вплоть до 1972 года, то есть ближе к концу вьетнамской войны.

Путем хладнокровных логических построений, характеризовавших коммунистическую стратегию на протяжении всей войны, Ханой пришел к выводу, что проникновение в Южный Вьетнам через нейтральные Лаос и Камбоджу повлечет за собой меньшие международные санкции, чем прямой прорыв через 17-ю параллель. Несмотря на то что нейтралитет Лаоса и Камбоджи был гарантирован Женевскими соглашениями 1954 года и подкреплен договором об образовании СЕАТО, Ханой твердо придерживался принятого им решения. По существу, Ханой аннексировал узкую полосу суверенного Лаоса и организовал как на этой территории, так и в Камбодже базы, не встретив значительного противодействия со стороны мирового сообщества. В действительности то, что стали выдавать за мировое общественное мнение, совпадало с безумными объяснениями Ханоя: именно попытки Америки и Южного Вьетнама разорвать широкую сеть проникновения через нейтральную территорию стали осуждать как «расширение» масштабов войны.

Длинная узкая полоса лаосской земли обеспечивала северовьетнамцев маршрутами доступа под прикрытием джунглей на протяжении более 1000 километров южновьетнамской границы с Лаосом и Камбоджей. Свыше 6000 северовьетнамских солдат вошли в Лаос в 1959 году под предлогом оказания поддержки коммунистическому движению Патет-Лао (Единому национальному фронту Лаоса), навязанному Ханоем после подписания Женевских соглашений 1954 года в северовосточных провинциях вдоль вьетнамской границы.