Театр отчаяния. Отчаянный театр - Евгений Гришковец

– Не захотел. Правильно! – сказал Паша запальчиво. – А знаешь почему?.. Ты же никогда не интересовался… Тебе же подавай театр любой ценой… Ты же требовал всё возможное время театру… И бар у тебя в театре… А я не хотел! Можешь себе такое представить?.. Не хотел работать в баре! Почему?! Да потому что я не бармен!.. И не желаю быть барменом! А в театре не хотел проводить всё время… Потому что я не актёр… Понимаешь?.. Я не актёр! И никогда им не был.

– Паша, – сказал я тихо, – ты самый талантливый актёр, с которым я работал и какого видел в жизни…

– Да брось ты! – сказал и махнул рукой Паша. – Я не актёр. Актёр – это профессия, это такая работа. А я не хочу работать актёром. Мне было весело… Вначале. Весело и интересно… С тобой, с ребятами… это не была работа… Так весело, наверное, не будет никогда… Вот и прирос, привык… А мне уже давно не весело! Ты давишь, давишь!.. Требуешь!.. А я не актёр, не бармен… Я – непонятно кто. И мне уже двадцать семь лет! У тебя жена, дочь… У тебя этот театр. Это твоя работа… Я тоже всего этого хочу. Работу, семью… А тут у меня ничего этого не будет… Я уже видеть тебя не могу! И репетировать не могу… Мне твои темы непонятны!.. Надо было мне отвалить, когда перестало быть весело… Но знаешь, лучше поздно, чем никогда!.. Понимаешь?

– Нет, не понимаю, – ответил я, – и не хочу понимать того, что человек, имеющий уникальный и огромный актёрский талант, готов его бросить только оттого, что ему, видите ли, не весело!.. Мне, думаешь, сильно весело? Мне приходится…

– Погоди! – остановил меня Паша. – А ты можешь представить себе такую простую вещь?.. Представь себе, что кто-то, я например, просто не хочет быть актёром… Не хочу – и всё… И с тобой быть не хочу! Ты меня замучил!.. Я хочу, чтобы было весело… Поеду и попробую весело жить! Потому что с тобой этого тут точно не получится…

– Понятно! – ответил я. – Ты хотел, чтобы я не приходил на твою вечеринку?

– Да! Пожалуйста! При тебе не только я… Никто не сможет расслабиться… А я хочу оторваться… Я же знаю, что у меня уже такого не будет… Спектаклей не будет. Театра… Фестивалей… Таких друзей… Я это люблю! И тебя люблю! Мы же классный театр сделали!.. Но, пожалуйста, не приходи!..

– Я не приду, – сказал я.

– Правда!? – обрадовался Паша. – Спасибо!.. Спасибо!.. Я думал, ты обидишься… Я тогда побегу… Надо водки купить, чтобы из вашего бара не брать… Хочу подготовиться…

Паша невольно сделал движение руками, и я понял, что он хотел меня обнять, но не решился. Я тоже хотел его обнять, но не сделал этого.

Он стал первой потерей моего славного театра. Потерей невосполнимой. Театр «Ложа» от этой потери не оправится… Так уж он был устроен. В этом театре заменимых людей не было ни одного.

Вечером, когда театр провожал Пашу как одного из отцов основателей, я сидел дома и мучился. Меня терзала лютая ревность и одиночество.

С самого начала, с первых дней нашей совместной работы я видел, что театр разделился на «них» и «меня». Я этому сначала удивлялся, пытался стереть грань, но ничего не выходило. Потом это усилилось и оформилось. Я привык.

Но в тот вечер мне было очень плохо. Я даже подорвался пойти. Подумал купить водки и нагрянуть к ребятам. Свалиться к ним в компанию, сказать, что не могу без них, что все они мне дороги, что мы вместе сделали и пережили такое… Но я не сделал этого. Паша знал, о чём просил. Я остался дома. Но до сих пор сомневаюсь… А вдруг Паша как раз таки хотел, чтобы я не сдержал обещание, чтобы не выдержал, нарушил свои железные принципы и пришёл его проводить, выпить с ним, напиться… Но я остался дома.

После отъезда Паши в театре ощутилось зияющее его отсутствие. Возникла общая тревога чего-то надвигающегося. Паша с присущей ему лёгкой точностью определил и назвал то, что лежало в основе возникновения и создания театра и что ушло, потерялось, – веселье. Оно исчезло. Паша уехал.

К тому времени к театру прибилось и влилось в него довольно много новых, жаждущих интересной жизни ребят. Некоторые стали участвовать и играть в спектаклях и миниатюрах. Но определяли настроение и атмосферу коллектива те, с кем я начинал. А они с Пашиным отъездом приуныли.

Меня это огорчало и радовало одновременно. Огорчало тем, что мои соратники, преданные театру и мне люди, поникли и потеряли кураж. А радовало то, что я увидел, как им важно утраченное. То есть творчество.

Мне необходимо было им его дать. Но у меня не было замысла. А они от меня ждали идеи. Ждали того, что оживило бы театр.

Я же чувствовал себя усталым, побитым жизнью, обиженным и утратившим горделивую свою позицию. Я больше не был уверен в необходимости миссии, которую бескомпромиссно осуществлял театр «Ложа» в отдельно взятом городе Кемерово. Мне нужно было сначала восстановить для самого себя чувство собственного художественного достоинства, напомнить себе, что я гордый, смелый и передовой деятель искусства, а потом уже вернуть надежду и веру в себя и театр моим соратникам.

С приходом долгожданного весеннего тепла мне явилась идея художественной акции, которая могла бы мне вернуть самоуважение и творческую смелость. Акция должна была стать одиночным, сольным выступлением перманентного театра. Я решил выйти на улицу, совершить боевую вылазку за стены маленькой цитадели моего театра. Один. На улицу. Без поддержки и прикрытия моих соратников. Со времени работы живым памятником в Берлине я такого не делал.

В театре «Ложа» за годы накопилось много удивительных вещей. Друзья и приятели тащили нам то, что, по их мнению, могло пригодиться в качестве костюмов и реквизита.

Один мой знакомый невесть где взял и подарил театру настоящий комбинезон военного пилота, шлем и парашют. Всё это было старенькое, списанное, но реальное. Сей комплект и натолкнул меня на идею. Комбинезон оказался мне впору.

Ветреным солнечным майским субботним утром прогуливающиеся и идущие по своим делам по улице Весенней кемеровчане увидели человека в лётном шлеме, экипировке и с тянущимся за спиной, волокущимся по асфальту парашютом.

Я принёс всё с собой на городскую набережную рано. Спустился вниз по лестнице к реке, незаметно переоделся, достал, распустил и надел парашют, поднялся обратно и пошёл в виде лётчика по самой красивой прогулочной улице родного города.

Я шёл медленно, озирался, как бы не понимая, где нахожусь. Люди останавливались, глядя на меня. У некоторых приоткрывались рты. Я держал в руках маленький, настоящий лётчицкий планшет с картой, шёл и периодически обращался к прохожим.

– Простите, – говорил я, – подскажите… А какой это город?

– Кемерово, – отвечала пожилая дама.

– Кемерово?!! – удивлялся я. – Этого не может быть! Вы уверены?

– Точно, точно, молодой человек! – говорила другая дама, державшая за руку маленькую нарядную девочку.

– Но как я мог оказаться в Кемерово? Я вылетел из Саратова!..

Людям было очень любопытно, особенно мужикам, но никто не решался ко мне подойти вплотную. Только три молоденькие, хорошенькие барышни подбежали и предложили пойти к ним недалеко домой. Они хихикали, смущались, обещали накормить и напоить чаем. Машины останавливались. Люди опускали стёкла, смеялись, показывали на меня пальцами. Мальчишки потянули за парашют, но я топнул на них ногой, и они с криками убежали. Встретил несколько знакомых. Они не узнали меня в шлеме.