Мертвое море - Тим Каррэн

Да, верно.

Держась одной рукой за покачивающийся ящик, он сунул другую в воду и, как и Джордж Райан, понял, что с морем было что-то не так.

— Какого черта ты делаешь, Менхаус? — поинтересовался Сакс. — Ты же не пьешь там эту хрень, надеюсь?

Менхаус заверил его, что даже не собирался.

— Какая-то она странная, а? Я про воду. Вязкая какая-то.

— Как незастывшее желе, — сказал Фабрини. — Чертов суп.

— Да это просто масло от корабля, вот и все, — вмешался Сакс.

Это было похоже на правду, но проблема заключалась в том, что никто из них не купился на такое удачное объяснение, в чем не было их вины. Потому что дело было не только в воде: все там казалось другим, не таким, каким должно было быть, и этому нельзя было подобрать разумное объяснение.

— Это не масло, Сакс, — сказал Фабрини. — Господи… потрогай воду, она как слизь. Тяжелая, болотистая, не знаю даже, как еще сказать.

Пока двое спорили — а они спорили по любому поводу — Менхаусу в голову пришли кое-какие мысли, но он не собирался их озвучивать. Вода была не только склизкая, но и соленая, теплая, и вязкая, как желатин, — она напоминала ему об околоплодной жидкости, жаркой парной бане органического бурлящего бульона, словно они плавали в самой большой в мире плаценте. Однажды в средней школе Менхаус прочел, что плацентарная жидкость по химическому составу очень близка к первобытным океанам Земли, органическому вареву, полному зачатков новой жизни.

— Не стоит об этом спорить, — наконец сказал он, устав их слушать.

Фабрини фыркнул:

— А кто спорит?

— Заткнитесь, — рявкнул Сакс. — Вы оба. Я что-то слышал.

Они сразу же замолчали, прислушиваясь и чувствуя, как бьются их сердца и воздух наполняет легкие, потому что не ждали ничего хорошего от клубящегося тумана.

Менхаус сразу уловил звук и удивился, что не услышал его раньше, — далекий глухой стук, сопровождающийся скрипом.

— Весла, — сказал Фабрини. — Это весла! Там кто-то гребет!

И все поняли, что он был прав: они слышали скрипучий стук весел об уключины. Звук стал приближаться, хотя было сложно сказать, с какой стороны.

— Эй, — закричал Фабрини, убежденный, что приближается спасение. — Эй! Сюда! Мы здесь!

А потом и Сакс закричал: туман отражал их голоса с каким-то жутким свистом. Менхаус не присоединился к ним, потому что ему не нравился этот звук, яростный и торопливый. Не было похоже, что гребущие кого-то искали, скорее они спасались бегством.

Сакс и Фабрини не замечали этого или не хотели замечать: они продолжали кричать, пока из тумана не донесся резкий высокий звук, похожий на пронзительный и истеричный девичий вопль.

Все тут же замолчали.

Еще больше криков донеслось из тумана, теперь уже мужских, и в них звучал абсолютный ужас. От тембра этих голосов у Менхауса и остальных будто что-то захлопнулось внутри, и все почувствовали себя маленькими и беззащитными: что бы ни происходило с людьми в невидимой лодке, это было в высшей степени ужасно.

Крики стали прерывистыми.

— Кто-то попал в беду, — тихо сказал Фабрини. — Может, нам нужно подгрести туда. Нужно… нужно что-то сделать?

— Нет, не думаю, что это хорошая мысль, — довольно спокойно ответил Сакс.

На этот раз Фабрини согласился.

Троица ждала в неподвижной воде, прислушиваясь и мечтая оказаться в любом другом месте. Они были похожи на мальчишек, которые, скованные ужасом, слушали, как нечто поднимается из темного подвала посреди ночи.

Возможно, если бы все осталось тайной, они не придали бы этому особого значения, но этого не случилось, потому что они услышали всплески и топот спотыкающихся в лодке людей, глухие стуки и всплески, а потом прорвавшийся сквозь этот шум безумный, полный боли крик: «О боже, о боже, о боже, помоги мне! Кто-нибудь, помогите! Не трогай меня, не трогай меня, не трогай меня!»

Затем крик прервался яростным грохотом, словно в лодку врезалась стальная балка. Менхаус почувствовал, будто что-то в нем застыло: может, сердце, а может, сама душа. Кожа туго натянулась, мышцы напряглись и непроизвольно сжались, словно стараясь уменьшить его тело в размерах, сделать его менее приметной мишенью. Во рту пересохло, хотелось одного — как можно крепче вцепиться в ящик, потому что то, что случилось потом, было еще хуже.

Сперва показалось, будто что-то гигантское и мясистое вылезло из морского болота, а потом раздался низкий, утробный рык, словно тигр зарычал в тоннеле, как подумал Менхаус. Рык нарастал, дикий, гортанный, эхом разносясь в ночи, а потом раздался треск чего-то рвущегося, всплески, и влажный хруст, и, наконец, какое-то чавканье и хрупанье, словно пес обгладывал кость.

Менхаус дышал так тяжело, что мог задохнуться. Он не хотел говорить, слова сами срывались с губ:

— Останови это, Господи, останови это…

Он почувствовал, как рука Сакса с силой вцепилась в него.

— Тихо, — резко произнес Сакс. — Тихо, ради бога.

Из тумана продолжали доноситься всплески. Наконец все стихло. Остались только они трое посреди ночи.

Они ждали и гадали, когда придет их черед.

— Похоже на крышку люка, — сказал Кушинг, проводя руками по длинному, прямоугольному предмету перед ними, толстому и твердому, на котором легко могло поместиться человек шесть.

— Выдержит? — спросил Сольц.

— Думаю, да. Держись.

Кушинг взобрался на крышку — та легко выдержала его вес. Он пополз по мокрой, гладкой поверхности. Действительно, это была перевернутая крышка люка, возможно, та, которую в момент взрыва сорвало с правого грузового отсека.

— Помоги мне залезть, — попросил Сольц. — Пожалуйста, быстрее.

Кушинг схватил его за спасательный жилет и втащил наверх. После нескольких отчаянных попыток Сольц оказался «на борту».

— Мы единственные выжившие, — сказал он. — Я знаю.

Кушинг вздохнул:

— Нет. Не может такого быть.

— Нам нужно смириться с неизбежным, мой друг, — грустно произнес Сольц, словно маленький мальчик, потерявший щенка. — Нам конец, вопрос лишь в том, как это случится и когда.

— Не говори так. Нас подберут, как только взойдет солнце.

Сольц мрачно ухмыльнулся:

— Да, да. Конечно.

Кушинг молча уставился в туманную мглу. Если Сольц решил умереть, пусть это случится побыстрее.

— У меня пазухи болят, — держась за голову, простонал Сольц. — Эта проклятая сырость… я ее не выдержу. Сдохну от пневмонии еще до того, как прибудет спасательный катер, — кашляя и чихая, добавил он. — Этот ужасный воздух, им невозможно дышать.