Москва. Квартирная симфония - Оксана Евгеньевна Даровская

школу сыновей снаряжала одна. Юрку в третий класс, Володьку в первый. А тут случайная беременность, результат мужниной страсти перед разлукой. Оказалось – провидение. За месяц до прощальной, полной жгучих ласк и безумных шептаний августовской ночи снимок у маммолога показал нехорошую опухоль в правой груди. Мужу не сказала. Незачем ему перед командировкой. Оперироваться решила в его отсутствие. Но врачи, подтвердив факт беременности, хором запели: роды – шанс к выздоровлению. Пришлось отказаться от аборта. Через год после родов и кормлений грудью от опухоли не осталось следа. Спас ее Алеша.

Рос золотым мальчиком. В детсаду шелковый, в школе – учительская гордость. Сколько еще благих дел, спасибо ему такому, она успела сделать на посту в ВЦСПС для родины и соотечественников! Пока не пришли новоявленные демократические иуды, расхитители госсобственности. Женился Алеша в двадцать девять, за месяц до отцовской смерти, под сухо сжатые отцовы губы. С лярвой-женой промучился шесть лет – ради дочки Лизоньки. Развелся четыре года назад (отец предвидел все-е!), уходя, оставил жене с Лизонькой свою однокомнатную. И Майя Георгиевна приняла решение младшего. Более того, самолично настояла оформить квартиру на единственную внучку. Бывшая его – безусловная проститутка-лимитчица, но не виновная ни в чем Лизонька красотой и нежностью в Алешу; будет ей наследство.

Кто же лучше матери мог залечить его душевные раны, когда он, потерянный, опустошенный, вернулся после развода в 98-м к ней на Ленинский? Она отдала ему долг по спасению. Стерла в порошок его депрессию. Жили душа в душу, по строго установленному расписанию. А год назад возникла Люся, черт бы ее подрал, сотрудница с работы. На три года старше, разведена, сын шестнадцати лет и старуха мать в смежной квартирке на «Пражской». Люся существовала и раньше, в другом отделе. И осталась бы невостребованной, если бы не совместные турпоходы от их работы, не коллективные сплавы на байдарках с непристойными ночевками в палатках. Не отследил драгоценный доверчивый мальчик, как Люся его охмурила. Стал задерживаться, приходить с работы домой отрешенным, порой вовсе не ночевать и однажды в пятничный вечер с порога вымолвил с придыханием, с увлажнившимися глазами: «Это моя судьба». На вопрос, не завуалированная ли Люся проститутка, обиделся. Пришлось искать пути примирения, поберечь его нежное сердце.

Люся перебралась к ним на Ленинский. Не Алексею же отправляться на «Пражскую». Конечно, эта женщина ему не чета: речь кишит междометиями, готовит грубую пищу, с картошки счищает шкуру толщиной в палец; но не станет Майя Георгиевна ложиться между ними костьми. Не из тех она матерей. Младший ее сын распущенным кобелем не был и заслужил вторую попытку интимной жизни. Пусть по своему недальновидному выбору, вызывающему в ней как в матери массу внутренних негодований. Но придется выдержать и это, совместить несовместимое. Разменять фамильное гнездо. Ибо под одной крышей с Люсей жизни нет, а старшего Юру окончательно одолела алкогольная зависимость. И пока Майя Георгиевна пребывает в здравом уме и физических силах, взвалит Юру на себя, а Алешу обеспечит двухкомнатной квартирой. Покуда он, слишком порядочный, не зарегистрировал с Люсей брак. Оформит покупку исключительно на него и будет держать документ у себя до гробовой доски. Или до его прозрения (шоры непременно спадут с его глаз), до появления по-настоящему достойной его женщины. Почивший полковник продажу Ленинского поймет и простит. Хотя не верит Майя Георгиевна в загробную жизнь. Среднему Владимиру, так и быть, отщипнуть долю от вырученной с продажи обеих площадей суммы. Только непременно взять с него расписку, чтоб заткнулся, не трепал Лешу судами после ее смерти. Всё, точка. Ее ладошки ложатся на инкрустацию стола бескомпромиссными печатями.

Осоловевший Сева поднимается из-за стола, облизывая пересохшие губы. Ноги затекли, спина взмокла. Цель ясна и запротоколирована. Найти покупателя на их четырехкомнатную, подобрать в пределах Юго-Западного округа две небольшие свободные двушки, одновременно продать комнату Юрия на «Павелецкой», потому как без вырученных за комнату денег Володя лишается заветного куша, да и на покупку двухкомнатных может понадобиться кое-какая доплата. С озвученными Севой агентскими комиссионными, поколебавшись, семья согласна. Майя Георгиевна верит, что агентство, рекомендованное бывшей профсоюзной соратницей, окажется на высоте. Та месяц назад удачно разъехалась с семьей дочери и понеслась в Елоховскую заказывать благодарственный молебен риелторам, о чем проболталась в телефонном разговоре. С церковной червоточиной была со времен работы в ВЦСПС, дура.

Остается подписать агентский договор на оказание услуг – но это завтра, в субботу. К 12:00 Майя Георгиевна вновь соберет у себя сыновей, с паспортами и ксерокопиями нужных бумаг. Сева подъедет с бланками агентства. На будущей неделе квартира и комната выставятся на продажу. «А сейчас – пива! – сглатывает тягучую слюну Сева. – В ближайшем супермаркете – пива!»

* * *

Небольшое наше агентство расположено на Таганской улице, в десяти минутах ходьбы от метро «Марксистская». Подобных риелторских компаний в Москве начала 2000-х много. Монстры в лице «Миэля» и «Инкома» не успели пожрать мелких собратьев, а только планируют. Мы – счастливые люди, не пуганы законами о реновации и оптимизации. У нас уютный офис в полуподвале старого кирпичного дома, коллектив из четырнадцати человек, включая молодого гендиректора, средних лет юриста Татьяну Витальевну и секретаршу на телефоне Галочку без возраста.

Я устроилась сюда за три месяца до описываемых событий, расширять штат. За плечами, понятное дело, опыт расселения московских коммуналок времен 90-х. (О тех бурных временах добавлю лишь одно: то были истинные лабиринты Минотавра с мелькавшими то и дело в руках покупателей и продавцов пачками наличных долларов. Те времена не имеют ничего общего с банковским ипотечным примитивизмом сегодняшнего дня. Ну а начало двухтысячных, о которых речь в этой главе, – момент переходный и по-своему не лишенный своеобразия.)

Первой на собеседование в августе пришла тридцатилетняя Кира. Миловидная, спокойная, чуть сутуловатая из-за высокого роста, с короткой стрижкой густых темных волос и карими воловьими глазами. Негромко огласила список проведенных ею сделок. Со знанием дела ответила на вопросы. Понравилась и была принята. Спустя месяц Кира привела Севу. Почву готовила заранее: рассказами о его недюжинном риелторском таланте и редком даре убеждения клиентов.

В беседе со мной Сева напорист, от многословья в углах рта пузырится пена, редкой белобрысостью и бледно-голубыми глазами напоминает эстонца или северного немца. Еще поверх одеколона от него веет пивом. Пивной душок не спутаешь ни с чем. Крепнет подозрение, что его турнули с предыдущего места работы, в чем ни он, ни Кира, естественно, не признаются. Пока Сева отлучается в туалет, в переговорную заглядывает Кира и шепчет мне скороговоркой: «У него черная полоса, недавно развелся, по дочке-первокласснице тоскует, сейчас в стрессе,