Москва. Квартирная симфония - Оксана Евгеньевна Даровская

вместе. Кое-кто из знакомых говорил мне: не будь дурой, наконец-то заживешь. А я не могла, даже ради нашей дочки, войти в этот омут второй раз. «Что тебя останавливает? – спросил он в один из своих приездов. – У тебя появился кто-то?» «Нет, я просто не люблю тебя», – ответила я. Я должна была произнести эти слова еще в Коктебеле. Тогда я струсила. Смалодушничала и на платформе метро «Курская», когда он догнал меня и выхватил из рук чемодан. Произнесенные слова и сейчас дались мне ценой неимоверных усилий. Но они были правдой. Спустя некоторое время он сказал, что некая девушка ждет от него ребенка. Мы наконец развелись.

* * *

Однажды (с расселения моей коммуналки минуло почти четыре года) позвонил Митрофан Кузьмич, непонятно откуда вызнавший номер моего телефона, и сказал:

– Не верил, не ждал, не гадал. Третий этаж. Кирпичный дом в дубках да сосенках у метро «Пионерская». Воздух как в деревне. Ух-х, обжился, обустроился, красота! Сам почти пионером стал. Хоть женись в который раз! Молодец, Ксанка, подбила всех на подвиг! Сама-то как? Верблюд горбный где теперь бытуеть, не знаешь?

– Не знаю, Митрофан Кузьмич.

– А я знаю! В Кремлевской стене! – загоготал он. – Да шучу, шучу, сам не в курсе. Ляд с ней, пусть живеть-наслаждается, мне теперь не жалко.

От Татьяны, встреченной мною случайно на автобусной остановке у метро «Фили», я узнала, что их семья живет на Филевской пойме, совсем со мной рядом (как тесен мир!). Я затащила Таню в гости. У нее с собой, как водится, оказались тетради с перлами студентов-журфаковцев. Мы выпили по коронному кофейку, добавив туда подаренного мне кем-то, никак не кончающегося коньяка, и от души посмеялись. Таня сказала, что периодически созванивается с Биной, что та живет теперь в прекрасной двухкомнатной квартире, в кирпичном доме у метро «Академическая», совсем рядом с блочной пятиэтажкой Эльзы Исааковны – той, что на улице Гримау. По телефону Бина Исааковна с гордостью поведала Татьяне, что составила квартирное завещание в равных долях на двух своих племянников, сыновей Эльзы Исааковны. «Представь, – усмехнулась Татьяна, – в новом доме у Бины вскоре после ее переезда по какому-то поводу проходило собрание жильцов, так Бина сама себя выдвинула главной по подъезду. Теперь там жильцами, как бы сказал наш Митрофаныч, рулить и порядки наводить». «Ничего удивительного, – ответила я, – в сущности, в чем смысл ее жизни? Именно в наводимом вокруг порядке. Лиши ее такой возможности, какие радости ей останутся? Ослабнет, захиреет». И Таня со мной согласилась.

* * *

О том, что Игорь с Иришкой выхлопотали однокомнатную квартиру и теплый гараж для Ласточки в Новых Черемушках, я узнала от них самих еще при прощальных сборах в Савельевском переулке. Тогда они были единственными, не побоявшимися сглазить удачную концовку всей этой истории.

В тот памятный день мы действительно очень тепло прощались. Как-то вмиг всеми, ну или почти всеми, позабылись недавние разлады. Притих и смягчился даже Митрофан Кузьмич, смиренно пакующий нехитрый скарб в своей «заколдованной» комнате. В ближнем предбаннике мы обнимались и желали друг другу счастья в отдельных квартирах. Съезжавшая первой Бина Исааковна крепко обнялась с Таней, припомнив, какой чудесной, добрейшей и интеллигентнейшей была ее мама Зинаида Петровна, как в конце 40-х, будучи еще школьницей, помогала им с Эльзочкой составлять и рассылать письма для поиска пропавших в войну еврейских родственников. В ответ Таня вспомнила, каким прекрасным, щедрым, добрым человеком был муж Бины Исааковны Ефим Яковлевич, как подарил ей на семилетие в 64 году серебристого стеклянного лыжника на прищепке, ежегодно с тех пор прикрепляемого на новогоднюю елку. «Валера-а, – крикнула Таня, – принеси доказа-ательство, в то-ой белой картонной коробке на шкафу-у». И Валера принес и продемонстрировал всем доказательство – слегка ободранного, с прозрачными прогалинами на боках, лыжника на прищепке. «Его, кстати, можно подкрасить, придать ему свежести для новой квартиры», – намекнула я Валере, крутя лыжника в руке. И, к моему чрезвычайному удивлению, была немедленно заключена в объятия Биной Исааковной: «Все правильно, Оксана, всем нам пора иметь отдельные углы». Иришка, присев на огромный, с угловыми кожаными нашлепками и деревянной оплеткой, трофейный фибровый чемодан, с умилением взирала на происходящее, терпеливо и бережно держа на коленях Бинины тюки. «Антикварная» мебель Бины в сопровождении Эльзы Исааковны уже отчалила первым рейсом. Неожиданно в предбанник ворвался таинственно исчезнувший было Игорь (в белоснежной, заправленной в отглаженные брюки сорочке) и преподнес каждой женщине по пурпурной розе. «А пятую, нечетную, прикреплю на капот своей Ласточки, чтобы служила верой и правдой!» – отдышавшись, выдохнул он. И мы смеялись, смеялись… А некоторые даже заплакали…

* * *

Мне, конечно, несказанно повезло. В квартире Савельевского переулка на моих глазах ни разу не хоронили древних старух, не провожали в последний путь не совсем древних стариков, не произошло при мне ничьего помешательства, не случилось ничьего самоубийства. Даже никто не слег с тяжелой болезнью. Все эти горести и напасти произошли в квартире до меня. И до меня канули в Лету. Я запомнила энергичные, наполненные соками жизни голоса, доносящиеся из коридора или кухни. Они по сей день, не растворившиеся во времени, звучат где-то во вселенной. В той невидимой глазу вселенной прицеливается и метко попадает в мешающий нам спать фонарь любящий меня муж, по-прежнему приостанавливает на карнизе свой вальяжный ход и лукаво ухмыляется роскошными усами черный с белой манишкой кот, Бина Исааковна упрямо двигает к сидящей на шатком венском стуле Эльзе Исааковне истертую алюминиевую пепельницу; в тех же вселенских просторах благоухают и цветут в хрустальной вазе на незримом подоконнике нашей коммунальной кухни (и никогда не завянут!) пять прекрасных пурпурных Игоревых роз… И разве может быть по-другому?

* * *

В издательство «Наука» я больше не вернулась. Тем более, руководительница моя уволилась (журнальчик-то реально загибался, и как тут лишний раз не вспомнить прозорливую Эльзу Исааковну с ее «кхе-кхе» и «вольными хлебами»), а я уже попала в водоворот риелторского азарта. Я понимала, что мне никогда не стать такой, как Алла Дмитриевна. Такой бесподобно наглой гангстершей из голливудского кино. Но ведь результата можно достигать разными способами. Сложные задачи, как оказалось, будоражили мою натуру, призывая ее к активному действию. Правда, после Верочки я дала себе зарок ни при каких обстоятельствах даже по касательной не встревать в криминал. Именно моя неравнодушная тетя-певица, та, что забирала меня из роддома, сосватала для моей дочки приходящую помощницу. Женщину творческую, музыкальную, аккомпанировавшую когда-то молодой Галине Вишневской на рояле во время репетиций. Ну а я надеялась честным путем заработать достаточно денег и вместе с дочкой вернуться в ненаглядный центр Москвы, в крайнем случае в окрестности