Британская империя. Разделяй и властвуй! - Джон Роберт Сили

Соперничество из-за Нового Света между пятью западными морскими державами Европы – вот формула, суммирующая большую часть событий семнадцатого и восемнадцатого столетий. Это одно из тех обобщений, которые ускользают от нашего внимания, пока мы изучаем историю каждого государства в отдельности.

Для занимающегося историей было бы чрезвычайно полезно изучать новейшую Европу так, как уже принято изучать Древнюю Грецию. Там мы постоянно имеем перед собою сразу три или четыре государства: Афины, Спарту, Фивы, Аргос, не говоря уже о Македонии и Персии, и это наводит нас на поучительные сравнения и на полезные размышления о широких исторических направлениях. Такой взгляд на Древнюю Грецию создался под влиянием того, что она представляла собою не государство, а совокупность государств. Очевидно, наши историки недостаточно ясно сознают это, иначе они писали бы только отдельные истории Афин, Спарты и т. д., а не историю всей Греции, как целого. Позвольте попросить тех из вас, кто знает историю Греции, применить к западным государствам Европы тот взгляд, каким вы привыкли смотреть на Древнюю Грецию. Вы привыкли представлять себе ее, как группу государств, теснящихся по берегу одного общего моря, усеянного островами и имеющего по другую сторону большие территории, малоизвестные и населенные чуждыми расами. Вы рассматривали все эти государства в их совокупности, а не каждое в отдельности, и следили за тем, какое влияние на весь эллинский мир в его целом имела сложная игра интересов между отдельными городами-государствами. Пять держав, какие мы имеем в виду, – Испания, Португалия, Франция, Голландия и Англия – были подобным же образом расположены вдоль северо-восточного берега Атлантического океана и имели также одно общее стремление, – стремление к тем сокровищам, которые заключал и скрывал в себе этот океан. Если государства эти кажутся вам слишком обширными, океан – безграничным и поселения – настолько разбросанными, что вы не в состоянии собрать их в один фокус, то вообразите себе карту в небольшом масштабе, и на ней поместятся все эти государства. Но прежде всего вам надо стать выше приемов обычного хронологического рассказа и неуклонно следовать принципу выбора фактов и группировки их не во времени и не на основании их биографической связи, а по внутреннему сходству их причинности. Великая борьба пяти государств из-за Нового Света отличается от борьбы древних греческих государств тем, что она не стоит изолированной. Вызванная открытием Колумба, она как бы наслаивается на другую борьбу, которая в то время идет повсюду между европейскими государствами и которая сама по себе достаточно запутанна; особенно сложно эта новая борьба переплетается с великой религиозной борьбой Реформации. Как поразительно запутана эта паутина событий! Что же в таком случае должна делать наука? Без сомнения, она должна прежде всего отделить и привести в порядок все те последствия, какие могут быть отнесены к одной причине. Для этого придется пренебречь хронологическим порядком и связным повествованием. Следуя такому методу, наука найдет в шестнадцатом, семнадцатом и восемнадцатом столетиях, как я уже раньше указал, две великие причины, из которых каждая имела множество следствий; причины эти суть: Реформация и тяготение к Новому Свету. Эти две великие причины следует изучать в отдельности и проследить каждую из них через весь длинный ряд произведенных ею действий; только после этого можно приступить к рассмотрению взаимодействия обеих причин. Прежде всего мы должны рассмотреть в отдельности те явления, которые произвело в пяти западных государствах их тяготение к Новому Свету.

Почему должен был Новый Свет оказать на эти государства какое-либо глубокое воздействие? Почему его влияние не ограничилось побуждением их к новой торговой деятельности и постепенным расширением их кругозора в связи с ростом знания? В предыдущей лекции я уже показал, что это последнее влияние он действительно оказал, я обратил ваше внимание на то, как в течение шестнадцатого столетия центр цивилизации передвигается от Средиземного моря к берегам Атлантического океана; в первые годы XVI века внимание приковано к Италии и Германии, где живут Рафаэль, Микеланджело, Ариосто, Макиавелли, Дюрер, Гуттен и Лютер, но в конце этого столетия и в следующем взоры наши также естественно обращаются к западу и к северу. Мы видим Сервантеса и Кальдерона в Испании; Шекспира, Спенсера и Бекона – в Англии; Скалигера и Липсиуса, затем Гроция – в Голландии; Монтеня и Казобона – во Франции; судьбы мира находятся в руках Генриха IV, королевы Елизаветы, принца Оранского, и с течением времени мы все больше и больше привыкаем ждать всего великого от этой части Европы и смотреть на Италию и на Средиземное море как на отжившие области. Все это было вполне естественно: можно было предвидеть, что соприкосновение с Новым Светом вызовет подобные последствия. Мы привыкли приписывать древнюю цивилизацию влиянию Средиземного моря, потому и теперь мы готовы признать, что Атлантический океан, сделавшись после открытия стран по ту сторону Средиземным морем, должен был оказать подобное же влияние, но в больших размерах. Но почему дело этим не ограничилось, почему должно было обнаружиться более глубокое влияние? Это нам далеко не ясно с первого взгляда, и, чтобы понять это, мы должны вникнуть в своеобразный характер соприкосновения между Старым и Новым Светом; теперь, когда мы уже несколько познакомились с новейшей колонизацией, сделать это для нас легче.

Постараемся представить себе, как мог бы Новый Свет повлиять на Старый при иных обстоятельствах, чем те, какие в действительности имели место. Что было бы, если бы Америка состояла из многих могущественных и твердо установившихся государств, подобных государствам Европы? В таком случае отношения между государствами Нового и Старого Света могли бы походить или на наши отношения к Китаю, или на наши отношения к Японии. Эти государства могли бы отнестись к нам с недоверием, как Китай, и в результате или получилось бы полное отсутствие сношений, или произошла бы с нашей стороны, удачная или неудачная, попытка заставить их силою войти в сношения с нами. Если же американские государства оказались бы благожелательными и либеральными, подобно Японии, то скоро возникли бы сношения, обмен мыслей и взаимная выгода. Но ни в том, ни в другом случае не имели бы места важные политические последствия, ибо мало вероятия, чтобы в те времена, когда сообщения были еще так затруднены, произошло слияние европейской политической системы с системой американской, или образовался союз европейских государств с американскими. Оба мира знали бы о существовании друг друга, но оставались бы замкнутыми друг для друга, и отношения их между собою были бы похожи скорее на отношения Англии к Китаю и Японии или к Индии и Персии в семнадцатом столетии, чем на ее нынешние отношения к двум первым государствам.

Но таких государств в Америке не оказалось, за исключением Мексики и Перу, которые чрезвычайно скоро были наводнены испанскими авантюристами. Новый Свет был не в силах держать Старый в почтительном отдалении, и потому началась эмиграция из Старого Света в Новый.

Этот факт сам по себе чрезвычайно важен. Он означает, что Атлантический океан сделался для Западной Европы не только Средиземным морем, но чем-то большим. Грекам Средиземное море дало торговлю, сношение с иноземцами, движение и обмен мысли, но оно (за исключением, может быть, лишь известного времени) не могло обеспечить средств к безграничному выселению. Правда, выселение и тогда происходило, но в несравненно меньшем размере. Организованные государства, из коих некоторые были абсолютно замкнуты, охраняли противоположный берег. Однако факт эмиграции как таковой для Европы имеет скорее социальный, чем политический характер. Переселение само по себе есть дело частных лиц, и, как таковое, оно не касается правительств, хотя оно и может оказать на них большое влияние; переселение пуритан в Новую Англию, без сомнения, заметно повлияло на гражданскую борьбу в Англии, но тем не менее влияние это оставалось косвенным.