Британская империя. Разделяй и властвуй! - Джон Роберт Сили

Но наиболее характерным для периода республики и для всей середины семнадцатого столетия является не война с Испанией, а война с Голландией. Хотя разрыв Кромвеля с Испанией по своей жестокой внезапности поразительно иллюстрирует дух новой торговой политики, тем не менее он может быть истолкован ошибочно: Испания была великой католической державой, и можно предположить, что ее война с Англией была вызвана не тяготением к Новому Свету, а другой, равно великой исторической причиной того времени – Реформацией. Этого нельзя сказать о войне с Голландией. Если бы в семнадцатом столетии определяющее влияние принадлежало Реформации, то Англия и Голландия находились бы в прочном союзе. Но это влияние быстро уступает другому – торговому соперничеству, вызванному открытием Нового Света, и лучшим доказательством этого служит тот факт, что в течение всей середины семнадцатого столетия Англия и Голландия ведут между собою крупные морские войны совершенно нового характера. Эти войны редко рассматриваются как нечто целое и потому объясняются обыкновенно причинами, которые, в сущности, были лишь второстепенными. Это в особенности верно относительно войны 1672 года, ответственность за которую всецело возлагают на Карла II и его министерство «cabal».[59]Как доказательство легкомысленной безнравственности правительства приводят тот факт, что оно вступило в союз с католическим правительством Людовика XIV, чтобы нанести смертельный удар братской протестантской державе; уверяют при этом, что правительство руководилось исключительно династическими соображениями, желая ниспровергнуть олигархическую, или Лувштейнскую, фракцию и отдать власть в руки молодого принца Оранского, племянника Карла II.[60]

Без сомнения, Карл II имел эту цель, и тем не менее ни война с Голландией, ни союз с Францией не представляли собою в то время ничего нового. Карл II не изменял круто иностранной политики. Он следовал примеру республики и Кромвеля: первая вела жестокую войну с Голландией, второй заключил союз с Францией. Таким образом, направление политики поддерживалось в том же духе деятелями, унаследовавшими традиции республики. Антоний Ашли Купер (Anthony Ashley Cooper),[61]человек, воодушевленный теми же идеями, как и Кромвель, сохранил его традиции; он цитировал старинное изречение: Delenda est Carthago, подразумевая под ним: «Голландия – наша соперница в торговле, на океане и в Новом Свете. Уничтожим ее, хотя она и протестантская держава, уничтожим ее с помощью католической державы». Таков был принцип деятелей республики и протектората; как пуритане, они восставали против папства, но хорошо понимали, что в их век борьба церквей отступает на задний план, а соперничество морских держав за торговлю и империю в Новом Свете занимает первое место, делается вопросом дня.

Итак, мы можем теперь заполнить пробел в нашем очерке Великой Британии. В войне Елизаветы с Испанией мы видели то движение, то брожение, из которого должна была вырасти Великая Британия. Мы видели, что в XVII веке, при двух первых Стюартах, Великая Британия действительно зачинается: являются поселения Виргинии, Новой Англии и Мериленда.[62]Значительно позднее, в восемнадцатом столетии, мы нашли ее, уже более зрелую, вовлеченной в продолжительный поединок с Великой Францией. В настоящей лекции мы проследили ее развитие в промежуточный период – период начала военного флота Англии и ее великого поединка с Голландией. Период этот обнимает средину семнадцатого столетия и заключает в себе первые великие морские войны Англии и следовавшие за ними приобретения. Ямайка завоевана у Испании при Кромвеле; Бомбей передан Карлу II Португалией; Нью-Йорк приобретен им же от Голландии.[63]Вслед за великой борьбой с Голландией следует (1664–1667 и 1672) время тесного союза с нею при Вильгельме Оранском (1688–1702). Я рассматриваю это явление как временное возобновление борьбы за реформацию. Отмена Нантского эдикта снова вернула мир к религиозным войнам шестнадцатого столетия. Новый Свет на время отступает на задний план; еще раз воскресает вопрос о католицизме и религиозной свободе; снова две протестантские державы находятся в тесном союзе против Франции: Вильгельм управляет обоими государствами; соперничество из-за торговли на некоторое время прекращается.

Начиная чтения, я брался изобразить перед вами историю Англии в таком свете, чтобы возбуждаемый ею интерес отнюдь не ослаблялся по мере приближения к нашему времени. Теперь вы догадываетесь, каким образом хочу я этого достигнуть.

История всякого государства интересна только постольку, поскольку она изображает развитие. Однообразная политическая жизнь не имеет истории, как бы счастлива она ни была. Мне думается, что неудачное изображение новейшего периода английской истории объясняется тем, что историки со всей полнотой следят за развитием одного явления, не замечая, что, подвигаясь вперед, они должны искать начальные стадии развития новых явлений. Более или менее сознательно они фиксировали свое внимание на развитии идеи конституционной свободы. Для понимания истории вплоть до революции 1688 года и, пожалуй, даже до вступления на престол Ганноверского дома (1714) эта точка зрения вполне достаточна. Но дальше она оказывается недостаточной, и не потому, что развитие английской конституции прекратилось или сделалось менее интересным, а потому что оно с этого времени совершается постепеннее и спокойнее; напряжение ослабляется; теперь драматического интереса надо искать в других сторонах жизни. Историки недостаточно сознают это. Совершенно верно, что Георг III, опираясь на свое королевское влияние, стремится хитростью достичь того же, чего добивались Стюарты, пользуясь своей прерогативой и военной силой. Но когда на сцену выходят Уилькс и Тук Хорн, Чатам и Фокс, чтобы разыгрывать роли Принна и Мильтона, Пима и Шафтсбюри,[64]то интерес в зрителе ослабевает. Ему кажется, что он читает слабую вторую часть захватывающей повести. Парламентская борьба, такая мощная в семнадцатом веке, кажется в восемнадцатом чем-то деланным.