Царственная блудница - Елена Арсеньева

– Но оставим в покое похождения миссисШуваловой, – продолжал Гембори. – Не о ней сейчас речь, а о ПетреИвановиче. Точно так же, как супругу свою, он ревнует всякую даму, на которуювзглянул благосклонно. Лию де Бомон он уже считает своей собственностью, и самамысль, что она может склониться к ухаживаниям другого человека, тем паче –такого красавца, как вы... Шувалов-то красотой не блещет, а в сравнении с вамион вообще сущий Вельзевул... – сама мысль, повторяю, будет для него сущимядом. Он непременно не сможет сдержаться и устроит сцену мадемуазель де Бомон.Она же весьма обидчива, своенравна и дерзка. Ссора между этой парой голубковнеминуема. А это значит, неминуем срыв подписываемых соглашений.

– Да ну, – пренебрежительно проговорилБекетов. – Вы, право же, роль Шувалова преувеличиваете. Главное слово неза ним останется, а за императрицей, устами которой глаголят Бестужев иВоронцов, а вовсе не Шувалов.

– Разумеется, – кивнул Гембори. –Названные господа и впрямь глаголят устами ее величества. И порою позволяютсебе чуть-чуть искажать и превратно толковать ее желания и намерения. Какправило, она снисходительно относится к этому. Но если императрица будетразгневана... если императрица придет в бешенство... они не посмеют ейпротиворечить. Лия де Бомон будет спроважена от двора, а стало быть, подписаниедоговора окажется сорвано.

– Вы шутите, – хохотнул Бекетов. –Да неужели государыня такую малость, как ссору Шувалова с дамой его сердца,поставит превыше государственных интересов? Конечно, она к Шуваловымрасположена сверх меры, но не до такой же степени! Скорей всего, дерзец,который осмелится явиться искателем милостей этой француженки, будет с позоромот двора отставлен – теперь уже окончательно! – и выслан в полк уже безвсякого права его оставлять. А Шувалов и мадемуазель де Бомон помирятся припокровительстве императрицы. Нет, воля ваша, сэр, однако план ваш никуда негодится.

– Вы что ж, меня недоумком полагаете? –самым приятным образом усмехнулся Гембори. – Кабы я не был заранее убежденв результате положительном, я бы не затевал сей чрезмерно сложной интриги.Понимаете, мистер Бекетов, вы были бы совершенно правы, кабы не однообстоятельство. И это обстоятельство – вы.

– Ну да, я ведь сущий жупел... – унылокивнул Бекетов. – Нашему Никишке одни тычки да шишки, вали до кучи, бей дамучай! Вы знаток русских поговорок. Может, и такую слышали?

– Не слыхал, благодарю вас, очень яркоевыражение! – восхитился Гембори. – Однако выбор мой пал на вас отнюдьне потому, что я хочу вас подвергнуть неприятностям. Видите ли, у менядружеские отношения с Бестужевым, ну, это общеизвестно, можно сказать, в зубахнавязло.

– Навязло-таки, – лукаво повел бровямиБекетов, ибо прикормленность Бестужева в английском посольстве и впрямь была,изысканно выражаясь, секретом Полишинеля, сиречь ни для кого тайною неявлялась.

– А у Бестужева, – продолжалГембори, – среди близких людей императрицы есть некая l’espionne. Говоряпо-русски, лазутчица. И вот благодаря ей дошел до меня слух: императрица-де впоследнее время весьма и весьма часто вспоминает некоего Трувора, интересуется,как он живет да что поделывает. Конечно, доводы рассудка охлаждают ее,напоминая, что интерес этот запоздал, что былое быльем поросло, не возжечьугасшего пламени... Все это так. Однако слышали ли вы про то, сколь коварныбывают якобы угасшие пожары? Непременно под слоем остылых угольев отыщетсяискра, из коей вполне может возгореться новый огонь. Ревность порой бываеттакой искрой, которая вновь воспламеняет сердце любовью, не слыхали ли вы обэтом?

Никита Афанасьевич быстро опустил глаза,пытаясь скрыть смятение, овладевшее им при этих словах Гембори.

А тот не унимался:

– Неужели вам не хочется попытаться вернутьвсе, что было у вас несправедливо отнято? Потерять больше вы уже не сможете. Новернуть... И для этого не придется прилагать почти никаких усилий...

Бекетов молчал, глядя в роскошный шелковистыйперсидский ковер, покрывавший пол посольства.

О, конечно, он прекрасно понимал, что Гембориидет на все, дабы сделать его не только послушным орудием своей игры (для этогоНиките Афанасьевичу довольно было упоминания об участи сестры и зятя), но иубедить плясать под его дудку с охотою. Бекетов видел лживого англичанина насквозь.И все же он ничего не мог поделать со своим сердцем, безрассудно затрепетавшимпри одном только намеке на возможность воротить былое...

Безрассудно? Ну... слова «сердце» и «рассудок»вообще несовместимы!

А ведь невозможно не согласиться с сэромУильямом Гембори, который говорил о том, что «некоей высокопоставленной даме»,сиречь императрице Елизавете Петровне, приходилось часто терять возлюбленных!Часто – прежде всего потому, что возлюбленных этих было много... очень много...

Ей не привыкать стать было принимать на своемложе кого попало, от князей и высших военных чинов до истопников и простыхгвардейцев. В этом смысле она вполне унаследовала пристрастия своей маменьки,которая, как известно, прошла изрядный путь от охапки соломы, на которой валялее русский солдат, прежде чем попалась на глаза фельдмаршалу Шереметеву, затем– государеву фавориту Меншикову, и лишь потом воцарилась в постели русскогоцаря Петра. Впрочем, императрица Екатерина Алексеевна, звавшаяся в незабытомпрошлом Мартой Скавронской, норовила то и дело спрыгнуть с царского ложа иснова поваляться где придется – на кушетках, на коврах, а то и прямо на полу –то с прежним любовником своим Алексашкою, то с новым любезным ее сердцукрасавцем, желательно немецкого происхождения (она ведь и сама была далеко нерусскою!), например, с надменным Рейнгольдом Левенвольде или обворожительнымВиллимом Монсом, а то и вовсе кто под руку попадался. Конечно, ей приходилосьтаиться от супруга, ибо месть его могла быть ужасна! Екатерина едва непростилась и с троном, и с головой за чрезмерно бурную интрижку с черноокимкрасавчиком Виллимом, ну а ему пришлось-таки сложить свою гордую голову наплахе. Но уроки легкого поведения были прочно и на всю жизнь усвоены ее младшейдочерью Елисавет.

В шестнадцать лет она отдала свое пылкоесердце и не слишком дорого ценимую невинность тридцатилетнему АлександруБутурлину, гоф-юнкеру ее двора. Прежде он был солдатом гвардии, определенным вМорской шляхетский корпус. Вышел оттуда мичманом и оказался взят царем Петром вденщики. Тогда-то и обратила на него внимание рано повзрослевшаядевочка-царевна. Однако, прежде чем достаться ей, Бутурлин сделался предметомкратковременного увлечения Екатерины Алексеевны. Наконец императрица имприскучила – и определила ко двору дочери. И это называется – пустила козла вогород.