Рукопись, найденная на помойке - Инна Шолпо

«На этот раз Вы ошиблись. Даже во мне. Не умею говорить ласковые слова, тем более писать их. Но знайте, что для меня Вы остались такой же, как и были.

Пускай я останусь в Вашей памяти как образ любимого человека. Может, это и жестоко, но не забывайте меня.

Вы идеал моей души. Моя опора. Я не в состоянии забыть Вас никогда. Но увы…»

Алина вспомнила, что это письмо, над которым она проплакала три дня, что-то тогда переломило в ее душе: тяжкая страсть ушла и ее место заняло нечто более легкое и светлое, но, возможно, более страшное. Потому что страсть, если не убивает, имеет обыкновение проходить, как гроза, а то, что пришло ей на смену, напоминало скорее затяжной дождь. Это было беспросветно возвышенное идеальное чувство. Оно жило где-то в самой глубине души – затаившаяся боль, выдающая себя за счастье. Словно у тебя в груди – сосуд с драгоценной влагой, и ты боишься пошевелиться, чтобы ее не расплескать, боишься любого живого движения.

Любви моей ты боялся зря –

Не так я страшно люблю…

Как нравилась Алине в те годы эта песня Новеллы Матвеевой! И только сейчас стало понятно – страшно. Еще как страшна такая любовь! Кажется, что она ничего не требует, а на самом деле, стоит только пойти ей навстречу, откликнуться – и она поглотит свой объект целиком.

Бедная, до противности романтическая девочка, обожествившая свою боль, впившаяся в нее, как пиявка… И ведь ей уже было двадцать шесть лет! А ему – семнадцать.

* * *

Потом Кирилл поступил в институт, кажется, на экономический факультет, и Алина почти ничего о нем не слышала, ибо до времени социальных сетей было еще очень далеко…

Прошло года полтора, когда неожиданно пришло от него первое письмо. От его одноклассницы Оли Алина уже знала, что Кирилла отчислили из института и он загремел в армию, а за ним и Мефодий, который хоть и не поступил в вуз, а учился в кулинарном техникуме, но по закону, запрещавшему разлучать близнецов, тоже до этого не был призван.

Сложно вспомнить сейчас, но, вероятно, письмо это тогда было для Алины почти чудом. Нет, она знала, что в армии многие ребята, чувствуя оторванность от всего привычного и близкого, начинают писать всем друзьям и знакомым. Парочка одноклассников Шурика тоже писали Алине, а еще раньше – троюродный брат, с которым они ни до, ни после этого не были особенно близки. И адрес ее Кирилл помнил, потому что бывал у нее дома. Так что ничего особенно необыкновенного в этом не было, и все же…

О чем он писал? Алина помнила, что там было что-то про погони за нарушителями. Да, мальчики служили на финской границе, причем Кирилл – в отряде, а Мефодий как повар (правда, недоучившийся) был определен готовить еду какому-то начальству. Больше она ничего не помнила.

Писем было три. И еще две новогодних открытки.

«Дорогая Алина Леонидовна!

Пишет Вам Ваш бывший ученик. Я очень благодарен Вам за то, что Вы привили мне любовь к литературе, будучи моим учителем, и даже больше, другом. Поэтому не удержался от того, чтобы написать Вам.

Наверное, Вы думали, что Ваши прежние ученики забыли Вас. Нет, просто я вот как-то не решался начать первым.

Только здесь, находясь за несколько сот километров от Ленинграда, я получил возможность посмотреть на свою прежнюю жизнь как бы со стороны и полностью осмыслить всё то, что происходило со мной.

Меня ужасно угнетает однообразие, которое царит вокруг меня. Вместе со скукой я начинаю ощущать деградацию ума. Каждый день я придумываю себе все новые и новые занятия, чтобы не забыть хоть то, что я накопил за последние семь лет. Я уже не говорю о развитии.

Все время вспоминаю четыре строчки из стихотворения Пастернака. Не знаю, почему, но именно они отложились у меня в памяти.

…Не спи, не спи, художник,

Не предавайся сну.

Ты вечности заложник

У времени в плену…

Неважно, правильно ли я написал. Важно то, что это четверостишье я впервые услышал из Ваших уст.

Очень рад, что у меня есть такой знакомый человек, с которым я могу поделиться своими мыслями. Так сложилась моя судьба, что я покинул на довольно-таки продолжительный срок всех своих друзей. Но ничего, в данном случае я фаталист. Все, что происходит со мной, все к лучшему.

Ужасно не хочу, чтобы мое письмо было похоже на сочинение, поэтому заканчиваю.

Алина Леонидовна, спасибо еще раз за то, что Вы были моим учителем. Если бы не Вы, я бы, наверное, был сейчас обыкновенным современным молодым человеком. Вы все еще носите шляпку с вуалью?

Кирилл Скабина»

Письмо это, которое Алина стала перечитывать перед тем, как выкинуть, единственно из любопытства, неожиданно взволновало ее до такой степени, что она вынуждена была пойти на кухню, выпить воды, а потом сесть в кресло поплотнее и перечитать его еще раз. Надо же… Сейчас, спустя столько лет, Алина наконец поняла скрытое в нем послание, которое тогда до нее не дошло… Восемнадцатилетний мальчик, который отнюдь не был хорошим учеником, писал почти без ошибок, не забывая про запятые и абзацы. Но удивительнее и красноречивее всего был его стиль. После шаблонного, казенного начала, выдающего его неуверенность и робость, – такие неожиданные слова: «из ваших уст», «так сложилась моя судьба», «посмотреть на мою прежнюю жизнь как бы со стороны», «угнетает однообразие, которое царит вокруг меня»… От этих слов веяло даже не двадцатым, а слегка девятнадцатым веком. И еще Пастернак. Интернета тогда не было, и сомнительно, чтобы в армейской библиотеке можно было найти Пастернака. Значит, действительно помнил? В то время, наверное, всё это казалось ей нормальным. (Хотя память упорно отказывалась воспроизвести чувства, которые она испытывала, читая письмо тогда). А теперь выглядело совсем иначе, открывало щелочку в другой мир – мир, в котором они жили четверть века тому назад.

Упомянутая Кириллом шляпка с вуалью до сих пор у Алины где-то валяется. Тогда она была в моде, но мода быстро прошла.

Однажды Кирилл сказал Алине:

– Вам надо эту… вуаль… подлиннее чтобы. Всё лицо чтобы закрывала.

– А что, оно у меня такое страшное? – засмеялась Алина.

Он покраснел.

– Нет, совсем… то есть… Совсем по-старинному чтобы было.

Разговоры о «современности» и «несовременности» они тогда вели часто.

Однажды, когда Кирилл был в девятом классе, Алина сказала ему:

– Знаешь, что мне в тебе нравится больше всего? Чем ты отличаешься от других и лучше других? Ты не современен, Кирилл. Понимаешь, о чем я? Если бы ты только сумел это сохранить…

Сохранить? В шестнадцать лет молодые люди, как правило, хотят быть современными сильнее, чем самими собой. Только сейчас, кажется, Алина поняла, как страдал тогда Кирилл от этой своей (или ею внушенной) несовременности, сколько усилий прилагал к тому, чтобы стать таким, как другие мальчишки! И всё равно оставался чужим, иным. Хуже – смешным. То, что у остальных само собой получалось нормально, у него выглядело неестественно, как-то глупо. Ему даже джинсы не шли. В компании его принимали, но так, за клоуна, и даже не скрывали этого. А он делал вид, что ничего не замечает, потому что не в силах был оставаться в одиночестве. У него еще хватало сил улыбаться в ответ на колкости, поэтому многие считали его дурачком. Настоящих друзей у него, похоже, не было.