Плач к Небесам - Энн Райс

— Вся Венеция обратила ко мне глаза, — продолжалон дрожащим голосом. — Все ждали, пойду ли я на поводу у своего сына. Моиродственники, мои соратники... все затаились и ждали... А девушка? Что она? Вгневе я решил взглянуть на женщину, которая заставила моего сына пренебречьсвоим долгом...

Впервые за весь этот час взгляд отца упал на Тонио. На мигпоказалось, что Андреа потерял нить рассказа и размышляет о том, как житьдальше. Но потом он продолжил.

— И что же я обнаружил? — вздохнул он. —Саломею, опутавшую своими злыми чарами неразвитую душу моего сына? Нет! Нет,она была невинным ребенком! Девочка, не старше тебя нынешнего, худенькая, какмальчик, нежная, смуглая и невинная, как лесные создания, ничего не ведающая обэтом мире, за исключением того, что он решил показать ей. О, я не ожидал, чтобуду сочувствовать этой хрупкой девочке, утратившей честь. Но можешь ли тыпредставить степень моего гнева, направленного на мужчину, который такбезжалостно поступил с ней?

Невыразимый ужас охватил Тонио. И он снова прервал отца.

— Пожалуйста, поверьте, — прошептал он, вновьпрерывая отца, — во мне вы обрели послушного и преданного сына.

Андреа кивнул. Вновь его глаза остановились на Тонио.

— Все эти годы я наблюдал за тобой более пристально,чем ты мог подозревать, сын мой, и ты стал более полным ответом на мои молитвы,чем можешь себе представить.

Но было ясно, что ничто не могло бы сейчас успокоить Андреа.Он упорствовал в своем желании продолжать рассказ, полагая, что пришло времярассказать сыну все.

— Твой брат не был арестован. Он не был наказан. Это язадержал его и посадил на корабль, отправляющийся в Стамбул. Я организовал егоназначение туда и дал ему понять, что, пока я жив, он никогда не увидит свойродной город. Это я конфисковал его средства, прекратив всякую поддержку до техпор, пока он не склонит голову и не примет предложенную ему должность. И это я,я сам — в мои преклонные лета — взял себе жену, и она родила мне дитя, откоторого теперь зависит жизнь этого рода.

Он умолк. Однако сколь бы утомлен он ни был, через минутунашел в себе силы продолжить.

— Его должно было постичь куда более суровоенаказание! — заявил он, снова глядя прямо на Тонио. — Возможно, этолюбовь к нему его матери удержала меня. С рождения он был ее отрадой, и все этознали. — Глаза Андреа затуманились, словно мысли впервые спутались у негов голове. — Его так любили братья. Его фривольность не раздражала их. Нет,они любили его шутки, стихи, которые он писал, его праздную болтовню. О, онивсе души в нем не чаяли! «Карло, Карло!» Слава Богу, никто из них не дожил дотого, чтобы увидеть, как неотразимое обаяние позволило ему соблазнить невиннуюдевушку, как эта горячность превратилась в демонстративное неповиновение. Божемой, что мне оставалось делать? Я выбрал единственное не позорящее менярешение.

Андреа сомкнул брови. Голос его был таким тихим отутомления, что какой-то миг казалось, что он говорит сам с собой. Но внезапногнев укрепил его.

— Я обошелся с ним по-божески! — с горячностьювоскликнул он. — Вскоре он смирился со своим назначением. Обходился положеннымему жалованьем. И, послушно неся службу республике на востоке, вновь и вновьподавал прошение, чтобы ему разрешили вернуться. Он умолял меня о прощении. Ноя никогда не позволю ему вернуться домой! К несчастью, это не будетпродолжаться вечно. У него есть друзья в Большом совете и в Сенате — темальчишки, что прожигали с ним юность. И, когда я умру, он вернется в этот дом,наследником которого всегда оставался. Но тогда уже ты, Тонио, будешь здесьхозяином. Через несколько лет ты женишься на девушке, которую я выбрал длятебя. Твои дети унаследуют имя и состояние Трески.

* * *

Утреннее солнце осветило золотого льва на соборе Сан-Марко.Оно пропитало сияющим светом длинные, изящные дуги аркад, исчезавших вразношерстных движущихся толпах, и величественный шпиль колокольни, резковозносящийся к небесам.

Тонио стоял перед поблескивающей над дверями соборамозаикой. Смотрел на четырех огромных бронзовых коней на постаментах.

Он не сопротивлялся тому, что толпа увлекает его за собой.И, продолжая двигаться в бессознательном ритме, не сводил глаз с огромногоскопления портиков и куполов, что поднимались вокруг него.

Никогда еще он не испытывал такой любви к Венеции, такойчистой и самозабвенной преданности ей. И при этом понимал, что в некоторомсмысле еще слишком молод для того, чтобы понять постигшую ее трагедию. Онаказалась слишком незыблемой, слишком величавой.

Обернувшись к открытой воде, к мерцающей спокойной лагуне,он впервые в жизни почувствовал себя полным хозяином собственной жизни.

Но усталый и удрученный отец покинул его всего час назад, ивыражение покорности на его лице вселяло ужас. В памяти всплыли последние словаАндреа: «Он вернется, когда я умру. Он снова превратит дом в поле битвы. Я нераз получал от него письма с заверением, что он женится на любой девушке,которую я выберу, если я позволю ему вновь лицезреть любимую Венецию. Но онникогда не женится! О, если бы я мог собственными глазами увидеть тебя усвадебного алтаря, увидеть твоих сыновей и то, как ты впервые надеваешь мантиюпатриция и занимаешь принадлежащее тебе по праву место в Большом совете! Новремени для этого нет, и Господь ясно указывает мне, что я должен подготовитьтебя к предстоящему испытанию. Теперь ты понимаешь, для чего я посылаю тебя всвет, для чего отбираю у тебя детство сказочкой о том, что ты долженсопровождать свою матушку? Ты должен быть готов, когда придет час. Ты должензнать свет, его искушения, его вульгарность и жестокость. Помни: когда твойбрат снова окажется под этой крышей, меня уже не будет, но Большой совет изакон будут на твоей стороне. Моя воля защитит тебя. И твой брат проиграетбитву, как проиграл ее раньше: в тебе — мое бессмертие».

Ясное голубое небо раскинулось над крышами домов, и лишьнесколько белых облачков плыли в сторону от моря. Слуги бегали по дому,радостно сообщая, что море спокойно и «Буцентавр» наверняка сможет доставитьдожа к церкви Сан-Николо дель Лидо в целости и сохранности. Все окна надБольшим каналом были распахнуты навстречу ласковому бризу, и разноцветные коврыустилали пороги домов, украшенных развевающимися на ветру флагами. Это зрелищебыло более величественным, чем все, что Тонио доводилось видеть прежде.

Когда они с Марианной и Алессандро, нарядно одетые,спустились на маленькую пристань, он поймал себя на том, что громко шепчет: «Яздесь, это все на самом деле!» Казалось совершенно невероятным то, что онстановится частью той панорамы, которую ему столько раз приходилосьразглядывать на расстоянии.