Плач к Небесам - Энн Райс

Отец махал им с балкона, расположенного над главным входом.Гондола была выложена синим бархатом и украшена цветочными гирляндами. Дажебольшое весло было позолочено, и, взяв его, Бруно, одетый в ярко-голубую форму,направил лодку в середину потока, где ее окружили лодки других великих семей.Следуя в кильватере сотен других, их гондола устремилась вниз по течению кустью канала и площади.

— Вот он! — прошептал Алессандро, показывая наблеск и сияние стоявшего на якоре «Буцентавра», между тем как вокруг взад ивперед сновали гондолы, пытаясь занять место. На огромной галере, сверкающейпозолотой и пурпуром, стоял трон дожа и ряд золотых статуй. Тонио приподнялмать за худенькую талию, чтобы она смогла все это увидеть, и улыбнулся,заметив, что Алессандро буквально онемел от изумления.

Он и сам был вне себя от возбуждения. Он не сомневался, чтозапомнит на всю жизнь тот момент, когда фанфары пронзительно и величественновозвестили о том, что процессия показалась из дверей Дворца дожей.

Море было усыпано цветами. Лепестки покрывали гребни волнтак плотно, что вода стала казаться твердой поверхностью. Выплывали золотыелодки главных судей, следом — послов, а за ними — папского нунция. Салютовалипушки с заполонивших лагуну больших военных кораблей и торговых судов подразвернутыми флагами.

И вот наконец весь флот двинулся к маяку Лидо.

Крики, возгласы, болтовня, смех смешались для Тонио в одинвосхитительный, ласкающий слух гул.

Но ничто не смогло сравниться с криком толпы, вырвавшимся втот момент, когда дож бросил свое кольцо в воду. Зазвонили все колоколаострова, затрубили фанфары, тысячи ликующих голосов слились в общий хор.

Казалось, что весь город вышел в море и слился в единомкрике. Потом шум пошел на убыль, лодки, лавируя, повернули к острову, оставляяза собой на воде длинные шлейфы из шелка и атласа. Это было хаотично, это былобезумно, это было головокружительно. Солнце слепило Тонио; он поднял руку,прикрывая глаза, и Алессандро поддержал его, чтобы он не упал. Рядом двигалисьлодки семейства Лизани. Их гондольеры были разодеты в розовые одежды, а слугибросали в воду белые цветы. Катрина обеими руками раздавала воздушные поцелуи,и ее платье из серебристого дамаста трепетало и вздувалось на ветру.

Всего этого было слишком много. Тонио чувствовал усталость иголовокружение, и ему хотелось уже укрыться в каком-нибудь темном уголке ипрочувствовать свое наслаждение.

Неужели могло случиться нечто еще более грандиозное? КогдаАлессандро сказал им, что теперь они направляются на пир во Дворец дожей, Тониоедва ли не рассмеялся.

* * *

Сотни гостей были рассажены вдоль длинных, покрытых белымискатертями столов. Несметное число свечей горело над серебряной резьбойканделябров, слуги шествовали вереницей, подавая роскошные блюда на гигантскихподносах: фрукты, мороженое, блюда с горячим мясом. А толпы простолюдинов, примостившихсявдоль стен, смотрели этот бесконечный спектакль.

Но Тонио было не до еды. Марианна постоянно шепотомобъясняла ему, чем известен тот или иной гость, а Алессандро, понизив голос,рассказывал о последних новостях света, оказавшегося таким замечательным иполным приятных чудес. Вино сразу ударило Тонио в голову. По ту сторонузадымленного прохода он увидел Катрину. Она лучезарно улыбалась ему. Ее светлыеволосы были уложены в изящную прическу из пышных кудрей, а высокую грудьукрашали алмазы.

Щеки тетушки полыхали ярким румянцем, что делало ее похожейна идеальных красавиц с живописных полотен, которые внезапно показались емуреальными; она была такой пышной, великолепной.

Алессандро между тем чувствовал себя совершенно в своейтарелке; он разрезал мясо на тарелке Марианны, отодвигал мешавшие ей свечи и нина миг не отвлекался от ухаживания за ней. «Идеальный кавалер!» — подумалТонио.

Наблюдая за ним, он снова стал размышлять о тайне евнухов.Что чувствовал Алессандро? Каково это — быть таким, как он? И, несмотря на точто его притягивали неспешные руки и полуопущенные ресницы Алессандро изавораживала та волшебная грация, которой отличался каждый жест певца, Тонионевольно содрогнулся. «Неужели он никогда не печалится о своей судьбе? Неужелиего никогда не грызет горечь?»

Снова запели скрипки. За главным столом раздался мощныйвзрыв смеха. Мимо прошел, кивнув, синьор Леммо.

* * *

Начинался карнавал. Люди толпами валили на площадь.

На всеобщее обозрение были выставлены величественныекартины; прилавки ювелиров и стеклодувов сверкали в свете огней открытых кафе,заполненных людьми, угощающимися шоколадом, вином и мороженым. Лавки блисталихрустальными люстрами и великолепными тканями, выставленными на продажу, атолпы людей поражали глаз разнообразием сортов атласа, шелка и дамаста.

Гигантская площадь казалась безграничной. Было светло, как вполдень, а округлые, изогнутые дугой мозаики собора Сан-Марко, возвышаясь надвсем этим, искрились, словно были живыми и тоже наблюдали за происходящим.

Алессандро продолжал выполнять свои обязанности. Именно онпривел Марианну и Тонио в маленькую лавку, где их тут же обрядили в бауты[16] и домино.

Тонио ни разу еще не доводилось надевать бауту,птицеподобную маску белого как мел цвета, закрывавшую не только лицо, но иголову. Когда маска коснулась его носа и глаз, он почувствовал странный запах.Кинув взгляд на зеркало, удивился, увидев вместо себя какого-то незнакомца.Виной тому было домино, длинное черное одеяние, спускавшееся до земли иделавшее людей полностью неузнаваемыми. Теперь невозможно было определить, ктоиз них мужчина, а кто — женщина. Из-под домино не проглядывало платье Марианны,она превратилась в маленького гнома, смеющегося сладким, перекатывающимся, какртуть, смехом.

Алессандро рядом с ней казался привидением.

Вынырнув снова на слепящий свет, они были теперь простотроицей среди сотен таких же, как они, безымянных и безликих людей, затерянныхв толпе, тесно прижатых друг к другу среди музыки и криков, наполнивших воздух,и среди прочих людей, одетых в причудливые, фантастические костюмы.