Из тьмы - Елизавета Викторовна Харраби

поразила его сознание и впредь не давала ему покоя. Он повернулся к человеку в плаще и зашептал ему что-то, время от времени кивая на Ольгу. По окончании его монолога человек в плаще выплюнул:

— Цену себе набиваешь, собака? Наш бриллиантик тоже самый дорогой в коллекции.

— Не проблема, — торопливо бросил араб и поставил дипломат на стол. Рука его юркнула во внутренний карман пальто и через секунду вынырнула наружу с толстым конвертом, который занял своё место на столе рядом с чемоданом. — Вопрос решён?

— Решён, — еле заметно кивнул мужчина.

Дамир Хассан предложил бандитам проверить дипломат. Напарник Махира открыл его и показал содержимое боссу. Тот пробежался взглядом и медленно кивнул. Конверт вскрыли, посветили внутрь жадными ухмылками и вновь запечатали. Ольга не понимала, что происходит. Что было в дипломате? Оружие? Образцы, что за образцы… Что за бриллиант? Они торговали камнями? Дамир освободил её? Как сложно думать, как тяжело моргать…

Наконец Хассан пожал руку человеку в плаще. Сделка завершилась. Ольга в надежде ждала, когда её развяжут и снимут ошейник, выдернут изо рта кляп, оденут в сухую тёплую одежду и отвезут домой. Она и сама попыталась избавиться от верёвок. К ней тут же подскочил неотёсанный детина и схватил девушку за горло.

— Успокойте эту шлюху, — огрызнулся Махир.

Мужчины предложили снова накачать её наркотиками, но араб резко возразил.

— Не надо, — перебил он, — пусть привыкает к новому хозяину.

— Э, нет, таковы правила, брат, — покачал головой Махир. — Её визги привлекают слишком много внимания.

— В моём присутствии она и пикнуть не посмеет, — заверил араб. Он подошёл к дрожащей девочке, грубо взял её за подбородок, сообщнически подмигнул и прошептал: — Кивни, если обещаешь слушаться своего хозяина.

Оля, завопив от страха, исступлённо замотала головой. Махир ткнул ей пистолетом в висок.

— Я же говорю, — обратился он к Дамиру, — успокоить надо шлюшку.

Рабыне набросили мешок на голову, крепко держали прыгающее в истерике туловище. По венам её разлилась жидкая адская боль. Она сопротивлялась что есть мочи, но вскоре провалилась в сон.

Очнулась она в темноте. Мешка на голове она не ощущала, но и видеть не могла. Кругом был один мрак. Девушка находилась в крайне неудобной позе, которая не позволяла ей выпутаться из верёвок и даже привстать. Сверху, снизу, отовсюду слышалось гудение автомобиля, словно она находилась внутри двигателя. Громкий звук сильно бил по ушам. Минут через пятнадцать машина остановилась, и шум мотора затих. Девочка слышала звуки природы, значит, они находились в лесу. Она притихла, перестав плакать, закрыла глаза и съёжилась. Дверь багажника резко распахнулась. Над ней нависало огромное мускулистое туловище мрачного араба. Оля начала дрожать; из охрипшего горла раздавался то рёв отчаяния, то жалобный писк, похожий на ультразвук. Затем она замерла. Конечности её обмякли. Она зажмурилась и тихо зарыдала от стыда и унижения. Мужчина понял, что она описалась. Он молча взял девочку на руки, отнёс в салон и посадил на заднее сиденье. Она уже и не думала сопротивляться. Хозяин развязал ей руки и ноги, вынул кляп и аккуратно убрал со лба прядь спутавшихся медных волос, прилипшую к коже. Затем он заговорил. Это была красивая и чистая русская речь, оттеняемая лёгким арабским акцентом:

— Не бойся меня, — сказал мужчина, — я не причиню тебе вреда. Я оказался в том месте совершенно случайно. Я лишь хотел спасти тебя. Ты в полной безопасности.

Он говорил долго и однообразно, всё о чём-то хорошем, но пока недоступном для осознания. Наркотики действовали вовсю. Мужчина стал мучить её вопросами, но Оля была не в состоянии членораздельно говорить. Она прильнула лбом к холодному тонированному окну автомобиля, обхватила дрожащие колени руками и снова погрузилась в глубокий сон. В такой позе она просидела в течение всей поездки. На протяжении нескольких часов ей снилась всякая чертовщина, и проснулась она ещё более уставшей; всё тело ломило, ноги были ватными и еле сгибались, раскалывалась голова.

— Оленька, дочурка, слышишь меня? — всхлипывала мать, сидевшая на краю кровати.

— Не знаю, — пробормотала Оля. — Очень хочу пить.

Виктория Суббота налила ей чаю.

— Ещё, — сказала дочь.

Виктория подала ей весь чайник, и девушка осушила его до дна.

— У меня всё тело болит. Что… произошло? А где мой водитель? Мы ехали, ехали по лесу…

— Дорогая, по какому лесу? — заверещала мать и заобнимала ослабшую девочку. — Ты в номере, красотуля ты моя, всю ночь проспала на неудобном диване в лобби отеля, папа тебя из гостиной в спальню перенёс под утро. Представляешь, папуля приехал, вот так сюрприз! Лежи, лежи. Ну перебрала вчера вина, с кем не бывает, наша ты негодница! Но мы с папой ругать тебя не будем. Отдохни, прелесть моя, а завтра поедем на экскурсию.

Оленьку опять уложили спать и побежали умасливать араба-освободителя. Вишневские ликовали и рассыпались в благодарностях, обливались слезами и пожимали руку Спасителю; их горю пришёл конец. От вознаграждения каирец отказался. Тогда Андрей Васильевич решил более не церемониться с гордым мусульманином и выпроводил Дамира за дверь.

Бесплодные расспросы показали, что юная еврейка никак не могла вспомнить ту страшную ночь. И на следующий день она проснулась, как ни в чём не бывало, и на третью ночь спала хорошо, без кошмаров, и к концу недели не заикнулась ни об инциденте, ни о каирце-спасителе. По возвращении в Россию девочка немедленно перешла на домашнее обучение. Олиных друзей — Сашу и Тёму — накормили байками о её неуспеваемости и подростковой хандре. Отец запретил ей гулять по вечерам ни одной, ни в компании друзей (зимой вечер начинался в четыре часа, летом — в девять). Оленька захныкала. Занятия в бальном кружке начинались в пять вечера. «Я не брошу танцы!» — верещала девочка, и папа, строгости которого хватило на полчаса, дал слабину и согласился оставить танцы. Теперь Оленьку подвозили до Дворца творчества на машине и забирали на машине. Саша Чипиров предлагал Вишневскому провожать подругу до дома и отзваниваться каждые пять минут по пути домой, но суровый отец уже никому не смел доверять и потому напрочь отказывался. Отныне Ольга вела жизнь заточённой в башню принцессы, мечтавшей, что однажды непременно явится принц и спасёт её от скучных будней.

Бунтарский дух в ней поутих. Она больше не перечила родителям. Ложилась спать в девять. Отвечала на звонок с первого раза и перестала мучить от природы пышные ресницы тяжёлой липкой тушью. Ей казалось, она всегда так жила. Андрей Васильевич заметил перемену в её характере и пошёл навстречу — разрешил смотреть телевизор, гулять с подругами, пользоваться