Из тьмы - Елизавета Викторовна Харраби

— Самый красивый, — вздохнула Ира.

— Небось, ещё и начитанный!

— Идеальный.

— Теперь ясно. Давно знакомы?

— Трудно сказать, — она пожала плечами, — не то полторы недели, не то два дня.

— Обожаю такие истории!

В гостиную зашёл Ян, неся на подносе три стакана воды и бутерброды с маслом.

— Все живы? — спросил он.

— Нет, — хором ответили три тела, с видом великомучеников держась за ноющие от боли головы.

Ян поставил поднос на стол рядом с диваном, на котором отдыхала Джоанна, поцеловал её в щёку и протянул девушке стакан.

— Что я за человек? — сокрушалась Ирина. — Мало того, что сама пью, так ещё и детей своих спаиваю, как недостойно! Я ужасная опекунша.

— Ты лучшая в мире опекунша, — воскликнул Тёма и в следующую секунду недовольно схватился за простреленный похмельем лоб. Он огляделся по сторонам, оценил степень нанесённого квартире ущерба, вздохнул. — Ира, напомни мне в следующий раз не блевать в мусорную корзину с мелкой сеткой. Я же замучаюсь её отмывать.

— Доброе утро, — сонным голосом пробормотала вышедшая из спальни Кассандра, разглаживая на себе мятую ночнушку.

— Ой, Кася, а мы и забыли, что ты существуешь, — виновато усмехнулся Артемий.

— Спасибо, Тёма, за честность.

— Мы с-с-сильно вчера шумели? — робко спросил Ян.

Карась бросила на мальчика укоризненный взгляд, как следует опалила им, так что на щеках Яна Кравченко показались два алых ожога, и, удовлетворённая, принялась расчёсывать золотистые волосы.

— Из-за вас Ниченька плохо спала и ей снились кошмары, — всё-таки решила произнести женщина. — Вы орали, как резаные. Ира, я надеялась, ты угомонишь детей. В следующий раз — хоть бы из вежливости — предложили бы посидеть вместе с вами. Я что, чужая? Да, разумеется, я бы отказалась, но хотя бы из вежливости!..

Несмотря на запоздалые увещевания и извинения детей, непреклонная Кассандра удалилась в ванную, после чего, даже не притронувшись к завтраку, отправилась на работу. Ребята обрадовались добавке и, как только Кассандра хлопнула входной дверью, напали на яичницу с колбасой и сыром.

— Уважили бы Кассандру, оставили бы яичницу ей на ужин, — лениво пробурчала Ирина. — А не можете проявить должного уважения — пожалейте.

— При чём тут уважение, — прочавкал Тёма, — еде пропадать нельзя. Кася на работе поужинает.

Ира закатила уставшие глаза.

— У тебя, Тёма, совсем глухое сердце.

— У меня? А у Кассандры не глухое? Она любить не умеет. Знаешь, бывают люди, которым скажешь: «Я тебя люблю», — и они ответят: «Я тебя люблю». А бывает, говоришь человеку: «Я тебя люблю», — а он в ответ скажет: «Я тебя не люблю!» И это хороший ответ, и это хорошие люди. Потому что они о чувствах ваших беспокоятся и вам отвечают. А бывает же и так, что скажешь человеку: «Я тебя люблю», — а он возьмёт и ляпнет: «Ты почему суп не доел? Кто его за тебя доедать будет?» — или что-то подобное, но наверняка в этом духе ответит. И вот это люди нехорошие, потому что они не чувствуют и не отвечают на твою любовь. Они её игнорируют. Вот Кассандра из последних.

— Да? — возмутилась Ирина. — А ты из каких?

Сытый Тёма, не считавший необходимым поделиться яичницей с братом, ответил Ире смачной отрыжкой.

Оставшуюся часть дня семья провела дома, каждый в своей постели. Пили чай. В два часа вышли на прогулку. Вечером сыграли в карты. Спать легли рано все, кроме Ирины. Весь день Ира была как на иголках, вертясь и кусая губы, не находя себе места — ждала Даниного звонка. Раза четыре ей звонили по поводу долгов, ещё два раза — Кассандра, которая сначала пожаловалась на невоспитанность близнецов, а потом предупредила, что купила молока и в магазин идти на выходных не нужно. Скучные голоса. Скучные разговоры. Ира теперь и от звонков коллекторов не вздрагивала. Ей хотелось услышать по телефону что-нибудь о любви или о её зарождении. Она договорилась с собой, что впредь никакая другая тема её волновать не будет. Только любовь. С этой мыслью Ира закуталась в одеяло и заснула, и ей приснился Данин звонок, его тёплый голос, которым он назначил ей свидание в кафе на Московском проспекте. «Ты сможешь в пять часов? — звучал виолончелью его убаюкивающий тембр. — Или лучше позже?»

— Замечательно, — пролепетала Ирина, сладко зевнув.

— Видно, у тебя был насыщенный день, — с улыбкой прошептал Даниил. — Отдыхай. Спокойной ночи.

Ира открыла глаза и обнаружила в руке телефон.

— Ой! — она стыдливо вскрикнула, протёрла сонные веки и поглядела на незнакомый номер абонента. — Даня, это ты? Я думала, ты мне снишься. Даже не помню, как трубку взяла.

Собеседник умилённо выдохнул и произнёс:

— Я до сих пор думаю, что ты мне снишься. Значит, в среду в пять?

— Да, да! Повтори, пожалуйста, где. Я дремала.

— Давай я перезвоню тебе утром, — улыбнулся Даниил. — Не хочу нарушать твой сон.

Ирина согласилась и повесила трубку, но сон к ней так и не вернулся. Она ворочалась в постели, улыбалась, закрывала пурпурное лицо ладонями и учила наизусть номер Дани.

«Разве может что-то волновать сильнее любви? — думала Ира. — Разве должно волновать что-то, кроме неё?»

***

Первый день ноября гризайльный Петербург отметил пятиградусным морозом. Деревья, дрожа от холода, изо всех сил старались удержать на полуголых ветвях последние бурые листья. Солнце взяло выходной и попросило не гасить фонари даже в час дня, когда наверняка должно было рассвести. Петербуржцы спасались от тоски чтением скандинавских сказок, цветными шарфами, глинтвейном и посиделками в тёплых кафе, которые уже начинали украшать к Новому году электрическими гирляндами и скидками на имбирное печенье. В одном из таких кафе сидели Ирина и Даниил, грели ладони о кружки горячего какао и знакомились, по очереди задавая друг другу вопросы.

— Ты из Петербурга? — спросила Ира.

— Я родился и вырос в Сургуте, а в Петербург приехал учиться шесть лет назад.

— Как интересно! А я петербурженка.

— Это видно сразу, — улыбнулся Даниил, — по твоему воспитанию. Такой прямой осанки в Сургуте не сыскать.

Ирина улыбнулась в ответ.

— Моя очередь задавать вопрос? — спросил Даня.

— Да.

— Ты играешь на музыкальных инструментах?

— Немного на фортепиано. Какой твой любимый поэт?

— Маяковский.

— Маяковский! — озадаченно воскликнула Ира, решив ненадолго остановиться на теме поэзии, и молодые люди поговорили минуту-другую о Серебряном веке. Затем снова была очередь Даниила.

— Тебе нравится осень?

— Нет. Сыро. Ты бывал за границей?

— Никогда. Ты любишь сладкое?

— Очень, но у меня диабет. Какая у тебя фамилия? — Ира больше не могла скрывать любопытства.

— Кильман.

— Как?

— Ки́ль-ман, — терпеливо повторил молодой человек. — Даниил Сергеевич Кильман.

— Ах, Кильман, — засмеялась Ира, сама не