Из тьмы - Елизавета Викторовна Харраби

Ян поразился наблюдательности девушки, которая не чаще раза в год поднимала на людей глаза. Юноша сдался и уронил голову Джоанне на плечо:

— Тёма в беде, — обеспокоенно сказал он.

— Это я поняла. Насколько всё плохо?

Ян помотал головой, тем самым ответив, что и представить себе не может. Ребята договорились ждать его дома.

После литературы, как и обещали, «Яна» вчетвером избили во дворе школы, а потом сразу вызвали к директору на допрос. Тёма уже мало что соображал. Он разглядывал мятую форму полицейского, блестящие носки туфель директора, были ещё люди, но Кравченко их не знал и после допроса не запомнил. Ему впервые было всё равно, кто и что его окружает. Плохо видящий из-за раздувшегося под бровью синяка, он взглянул на кровоточащие ладони, испачканные в пыли асфальта. Директор пощёлкал пальцами перед лицом мальчика, тот почти не реагировал. «Бедняга. Отпустим?» — директор повернулся к полицейскому, и тот лениво развёл руками. «Яна» выставили за дверь, бросив вдогонку: «Спустись в медпункт, что ли. Синяк-то болеть будет!» У Тёмы не получилось огрызнуться в ответ, он побрёл прямиком к выходу. Охранник не стал останавливать и расспрашивать юношу — молча пропустил на крыльцо. Тёма спустился по лестнице, потом задумчиво обернулся. Охранник почесал голову и сочувствующе кивнул мальчику:

— Ну ты, сынок, даёшь. Сознался бы мне, кто — давно б я этих идиотов проучил! Опять Левашёв доставал? Или Реденков?

Тёма вяло улыбнулся, махнул рукой — Ян сделал бы так же — и побрёл домой. Ему не было себя жаль: мысли его крутились вокруг младшего брата. Яну и дома доставалось, и в школе, и по дороге из дома в школу. Никакого покоя. Но гордость не позволяла Тёме попытаться изменить ситуацию. Он знал, что придёт домой и надаёт младшему оплеух. А как ещё? Ян сдачи не давал. Потому и выглядел паршиво. Из близнецов Кравченко все девушки отдавали безусловное предпочтение старшему, Тёме, насмехаясь над его хиловатой копией, будто Ян был неизбежным побочным эффектом появления красавца-Артемия на свет. Младший брат выглядел жалким и незащищённым букварём, не расставался с толстыми линзами очков и длинной сальной чёлкой. Он копошился в книгах и учебниках, как крот в земле, и, так как с детства страдал астмой, ни одного слова не мог произнести без приступа несвоевременного влажного кашля, а если и подавлял эти приступы, то тут же начинал заикаться от волнения. Ходили также слухи, что мальчик влюблён в аутистку, «неудивительно, в кого же ещё, ведь только аутистки дадут этому рыжему слизню себя трахнуть», и Тёма, бывало, смеялся над младшеньким вместе с одноклассниками, потому что для такого человека, как Тёма, удачные шутки были важнее и интереснее семейных уз. Только Джоанна Клеменс видела в Яне сильного и доброго юношу, достоинства которого откроются остальным позже Тёминых, когда Ян повзрослеет. Лучшей чертой Яна была страстность, необыкновенная, безумная, почти животная, о которой было известно одной Джоанне. Другим людям он казался нелюдимым, молчаливым и робким. Как раз этой практической страстности и недоставало Тёме, умевшему болтать, да неспособному делать. А бесконечная и беспрекословная преданность Яна близким, в особенности Джо, была для Клеменс ценнее, чем все Тёмины достоинства, вместе взятые. Джоанна сразу смекнула, что надо брать Яна в оборот и принимать его предложение, хоть прилюдно девушка и тянула с ответом, по-прежнему воротя нос со словами: «Я ещё подумаю, выходить за тебя или нет». Она знала, что Ян вырастет прекрасным человеком, намного лучше, чем его то ли бестолковый, то ли талантливый брат; что его боязливость перерастёт в избирательность, робость — в сдержанность; что предпочтение книг людям впоследствии предстанет перед его будущими сокурсниками и коллегами в виде фантастической начитанности и высокого интеллекта; что Ян будет Джоанне отличным любовником, верным и весьма изобретательным, о подобном мечтают глупые девчонки, до сих пор по ошибке влюблённые в Тёму; и что от Яна Кравченко родятся здоровые и умные дети, потому что Ян не курит, как Тёма, ни сигареты, ни гашиш. Ну и пусть. Всё это произойдёт когда-нибудь потом, а пока Артемий блистал на сцене молодости, гордыней и спесью посыпая, как солью, детские травмы и ошибки, а совесть топя в дешёвой водке.

До родного подъезда оставалось каких-то десять шагов. Всю дорогу за Тёмой ехал серый Ленд Ровер, но мальчик заметил машину только теперь, когда подходил к дому. Еле дышавший после драки восьмиклассник дополз до домофона и набрал номер квартиры, и в тот же миг его схватили под руки, зажали рот, затолкали в автомобиль и неспеша тронулись в путь. В Ленд Ровере сидели трое: водитель, лысый мужик со шрамом на брови и неприметная рожа с крысиным взглядом. В последнем Тёма узнал верзилу, на которого давеча наткнулся в алкомаркете.

— Покатаемся, — озвучил план водитель. Мальчик послушно закивал.

— Что ж ты делаешь, выкидыш улиц? — зашипел другой, что был со шрамом.

— Не ори, Крот, — шикнул на него водитель.

— Ты хоть знаешь, кого в больничку отправил, придурок?

— Не ори, тебе сказано, — раскрыл рот третий, с крысиным взглядом, и взял инициативу: — Ну что, гадёныш, влип ты.

— Вы из полиции? — Тёма на всякий случай прикинулся полным дураком. Трое бандитов заржали в голос, так громко, что подростку-музыканту пришлось плотно зажать чувствительные уши ладонями. — Я не хотел никого ранить. Так, припугнуть. Случайно вышло.

— Припугнуть? Ножом? Умно. И выбрал же кого пырнуть! Дядя Германа очень расстроен. Очень, очень расстроен. Да жаль вас обоих, ублюдков. Тебя и брата твоего.

— С другой стороны, мы-то тебя понимаем, — серьёзно сказал Крот. — Я бы тоже за брата заступился. Герман тот ещё падла, отморозок рос настоящий. Сам бы грохнул!

— Не ори!

— Да, папаша твой большим был человеком, — протянул водитель. — Наш хороший знакомый. И мамка твоя — ух! Баба отменная.

— Витька отличным был коллегой.

— И друг его…

— Да, Володька Дивановский, которого…

— Ага, которого заказали.

— Заказали? — изумился Тёма. — Он удавился.

Крот, водитель и Крыса в недоумении уставились на рыжего невежду.

— Конечно, заказали. Как и твоего батю. Ты всё веришь байкам, что твоя мамаша во сне выронила сигарету на ковёр?

Сирота испуганно сглотнул.

— Мужики, ну и что с ним теперь делать? — обратился Крот с вопросом к остальным и покачал головой. Тёме он сказал: — Как же ты нас подставляешь, крысёныш!

— То есть вы не будете меня убивать? — наивно спросил Кравченко.

— Хотели бы — убили бы давно. Ладно, не кипятись. Придумаем