Семейные ценности - Мила Гусева

Уэнсдэй в ответ лишь молча пожимает плечами и залпом осушает содержимое очередного стакана. Они сидят здесь уже третий час, и бутылка бурбона изрядно опустела. И хотя в голове стоит алкогольный дурман, в грудной клетке разливается расслабляющее умиротворение.

— Ну да ладно, я ведь пришла поговорить не о себе… — вспоминает Синклер спустя два часа бурной тирады о своих банальнейших семейных проблемах. — Лучше ты мне расскажи, что у вас происходит.

— Ничего, — равнодушно отзывается Аддамс.

Это даже не ложь.

Даже если напрячь затуманенный бурбоном разум, она всё равно не смогла бы подобрать более точной характеристики для собственных отношений, летящих под откос со скоростью сошедшего с рельс поезда.

— Это не ответ… — не унимается чертова блондинка. Неудивительно, что её сыновья настолько невыносимо докучливы. Это явно дурная наследственность. — Что это за командировка такая длиной чуть ли не четыре месяца?

— Полагаю, он хочет развестись, — Уэнсдэй категорически претят любые откровения, но изрядная доза алкоголя развязывает язык.

— С чего ты это взяла? — на лице Энид отчётливо угадывается сомнение. — Он сам тебе об этом сказал?

— Это очевидно, — необходимость объяснять настолько элементарные вещи вызывает неуемное раздражение.

— Нет, подожди… — Синклер на минуту напряженно сводит брови на переносице. Обычно она делает так, когда пытается сформулировать особенно сложную мысль, и Аддамс машинально напрягается. Подумав немного, блондинка отпивает добрую половину из своего стакана и продолжает. — Знаешь, я в это не верю. Уверена, ты сама всё придумала… Вот уж не думала, что подобные типично женские загоны и тебя не обойдут стороной.

— Ты явно перепила и бредишь, — скептически отзывается Аддамс. Подобное предположение из уст Энид звучит почти оскорбительно.

— Ну конечно… — фыркает та. — Ксавье ещё со времен Невермора от тебя без ума. Да и ты недалеко ушла, несмотря на свой наигранно суровой вид…

Похоже, помимо прочих эффектов, алкоголь склоняет Синклер к чудовищной прямолинейности. Уэнсдэй впивается в её порозовевшее лицо красноречивым ледяным взглядом.

— У меня в ящике нож для бумаг. Хочешь оставить своих детей наполовину сиротами? — раздраженно цедит она сквозь зубы.

— Можешь сколько угодно делать жуткие глаза… Но мы обе знаем, что я права, — решительно заявляет внезапно осмелевшая блондинка. Её несёт со страшной силой, и запущенный процесс явно необратим. — Да-да, продолжай себя обманывать… Я вся такая крутая и рациональная Уэнсдэй Аддамс, мне никто не нужен и бла-бла-бла. Но это же мишура. Ты скучаешь по нему и хандришь тут целыми днями.

— Энид, лучше заткнись по-хорошему, — Аддамс переходит к стадии прямых угроз. Обычно это срабатывает. Но сегодня исключительный случай.

— Нет, меня просто поражает, как ты можешь раскрывать сложнейшие дела, но при этом совершенно не способна разобраться в собственной жизни, — Синклер качает головой с таким видом, словно разговаривает со своими неразумными отпрысками. И следующая её фраза это подтверждает. — Вы оба как маленькие дети, вот серьёзно. Ты не пробовала просто поговорить с ним?

Уэнсдэй отмахивается от неё, желая прекратить заведомо бессмысленный диалог.

Но Энид не умолкает.

— Ну знаешь, просто так? Словами через рот, — в её интонациях угадываются ироничные нотки. — Люди обычно так делают, когда у них есть вопросы друг к другу. Говорят, хорошо помогает.

— Ты заткнешься или мне всё-таки стоит отрезать твой чрезмерно болтливый язык? — шипит Уэнсдэй похлеще разъярённой гадюки.

— Заткнусь… — губы бывшей соседки, покрытые ярко-малиновым блеском, растягиваются в коварной улыбке, не предвещающей ничего хорошего. — Если ты прямо сейчас позвонишь Ксавье.

— Я не стану этого делать.

— Станешь. Иначе я позвоню ему сама и расскажу, что у тебя депрессия.

— Это карьера в желтой прессе научила тебя грязному шантажу? — Уэнсдэй откидывается на спинку кресла, скрестив руки на груди.

— Нет, одна моя близкая и жутко упрямая подруга, — Синклер хитро подмигивает совершенно пьяными глазами.

Oh merda.

Похоже, она не отстанет.

Аддамс всегда презирала нерешительность, считая её проявлением слабости. Но сейчас она самым позорным образом медлит несколько минут, прежде чем потянуться за телефоном. И невольно задерживает дыхание, нажимая на кнопку вызова рядом с его именем.

Черт, она ведь даже не знает, что именно должна сказать.

Я была неправа, когда игнорировала тебя?

Я жалею об этом?

Я… совершила ошибку?

Много ошибок.

Но ничего говорить не приходится — механический голос на том конце трубки равнодушно извещает, что аппарат абонента недоступен. Вероятно, это к лучшему.

Уэнсдэй возвращается домой только к полуночи — когда бутылка бурбона окончательно опустела, Энид полезла в её шкаф разорять запасы коллекционного алкоголя, привезенного дядей Фестером из самых разных стран. На все возражения Аддамс наглая блондинка твердо заявила, что выпивка создана вовсе не для того, чтобы на неё любоваться. И самым кощунственным образом откупорила ром, обнаруженный дядей в древнем пиратском тайнике на Карибах. Но две сотни лет выдержки не прошли даром — уже после первого стакана Синклер впала практически в коматозное состояние. Пришлось звонить её благоверному и дожидаться, пока он заберёт бренное тело возлюбленной, погруженное в тотальный анабиоз. Чертов Петрополус, как назло, задержался — и чтобы скоротать время, Уэнсдэй в одиночку опустошила старую бутыль практически наполовину.

А когда она поднялась на ноги, с удивлением обнаружила, что очертания кабинета вращаются перед глазами. Не рискнув сесть за руль в таком состоянии и не желая пользоваться услугами такси, Аддамс пешком прошла внушительное расстояние от агентства до дома — кварталов пятнадцать, не меньше.

Проклятые туфли нещадно натерли ноги, и в какой-то момент она всерьёз вознамерилась выбросить их в ближайшую мусорную урну — но остановила себя, сочтя крайне неблагоразумный затеей продолжать путь босиком.

Вставить ключ в замочную скважину удаётся далеко не с первого раза — пальцы становятся совершенно ватными и отказываются подчиняться. Увесистая связка выскальзывает из рук и падает на чёрный коврик перед входной дверью. Несколько секунд Уэнсдэй слепо шарит по нему в поисках ключей, но быстро осознает бесплодность попыток — приходится включить фонарик на телефоне. Часы на экране показывают дату и время: «00:25. 13 июля».

— С годовщиной тебя, Аддамс… — зачем-то вслух произносит она, наконец отыскав злополучную связку и сосредоточенно пытаясь попасть тонким ключом в отвратительно узкую замочную скважину. — Можешь считать, праздник удался на славу.

Проклятая дверь наконец распахивается.

Позорно путаясь в собственных конечностях, она проходит в прихожую, щелкает выключателем… и замирает как вкопанная.

Ксавье стоит на расстоянии нескольких шагов и смотрит прямо на неё своими невозможно зелёными глазами. Похоже, он здесь довольно давно — каштановые волосы слегка влажные после душа, а домашняя футболка местами испачкана свежей серой краской.

Oh merda.

Может, это галлюцинация,