Детектив весеннего настроения - Татьяна Полякова

– Разве плохо, что пусть с тридцатилетним опозданием, но справедливость восторжествовала?

– Конечно, хорошо. Только китайцу от этого уже ни горячо, ни холодно. Домом его тюрьма стала. А его вырвали из привычной среды и бросили, как щенка, в бурную реку современной жизни. Выплывет – не выплывет, кто знает.

– Но разве от того, что доброе имя восстановлено, ему не легче?

– Если только немного. Жизнь назад не вернешь. И того, как тебя считали убийцей половину ее, не забудешь. – Отец подошел к плите, снял с кастрюли крышку и ткнул в картофелину вилкой. – Все, готово. Посторонись, буду воду сливать.

– И все же я думаю, что это очень важно – доказать свою невиновность, – не унимался Андрей. – Уйти в мир иной чистым. Без клейма убийцы.

Отец, наклонив кастрюлю над раковиной, распорядился:

– Достань масло из холодильника. Только не рафинированное, а вонючее. – И когда вода слилась, задумчиво проговорил: – Может, ты и прав, сынок. Лучше поздно, чем никогда. Только я первые годы заключения мечтал о том, чтоб справедливость восторжествовала. Потом все равно стало. На свободу хотелось, да. Поэтому я пытался бежать…

– Что? – Андрей застыл с бутылкой масла в руке.

– Да, мы с корешами почти смогли… Но нас нагнали уже за забором. Избили, спустили на нас собак. Тогда я и пострадал. Не в тюремной драке. Начальство замяло побег. Не хотело портить репутацию зоны. Да и перестарались охранники, двоих покалечили, включая меня, одного убили. Тот, что умер, Сева Пырьев по клике Пупырь, тоже ни за что сидел. Был с друзьями в баре, началась драка, он разнимать бросился, а загребли всех. А у него судимость по малолетке была. Все на Пупыря и повесили. Зачинщиком назвали да впаяли пятак, тогда как остальные отделались условкой.

Андрей отобрал у отца кастрюлю и стал выкладывать картошку в тарелку. По его разумению, ее предварительно нужно было почистить, но Мстислав ел с кожурой. Глазки ногтем выковыривал и ел…

– Я тогда перестал в справедливость верить, – продолжил старик. – Нет ее, понимаешь? Иначе не погиб бы Пупырь. А охранник, что забил его, не стал бы начальником тюрьмы через семь лет. Таким, как я, остается верить только в высший суд. Но я так и не смог убедить себя в существовании загробного мира.

Мстислав начал разминать вилкой картошку, в которую сын добавил лук и масло. Выглядело блюдо малоаппетитно, но Мстислав в тюрьме ел и не такое, поэтому вид месива, а главное, запах его радовал.

– Если бы ты узнал, что тот, в похищении и убийстве которого тебя обвинили, жив? Ты ничего не предпринял бы?

– Мальчик умер – я видел его обгоревший труп.

– А если умер не тот мальчик?

Старик задумался.

– Нет, не может быть, – решительно возразил он. – Откуда в том амбаре взяться другому трехлетке?

– Деревенский мальчишка забежал, но не смог выбраться, когда начался пожар?

– Тогда куда делся Мася?

– Это уже другой вопрос.

– Устал я от этого разговора, – вздохнул отец. – И мне непонятно, зачем ты завел его.

Сказать – не сказать?

Решил, что пока рано.

– Последний вопрос. Как ты считаешь, кто тебя подставил? И зачем?

– Зачем – не знаю. А подставить мог только Борис Хренов. Ты помнишь его? Он был на суде, давал показания против меня…

– Да, он обнаружил в твоей машине улики: веревку, которой ты якобы связывал мальчика, его игрушку и окровавленную маечку.

– Думаю, он это все и подбросил. Иначе как все эти вещи попали в багажник?

Андрей все эти годы именно его и винил – Бориса Хренова. Как раз его машину он пытался разбить, когда после суда над отцом напился.

– Сынок, давай выпьем. – Отец ткнул Андрея пальцем. – За упокой души славного мальчика, погибшего в пожаре. И забудем… Хотя бы на время… Об этом.

Он не стал спорить. Поднял свою стопку и выплеснул ее содержимое в рот.

Отец крякнул.

Оля встала с кровати и сразу подошла к окну, чтобы распахнуть шторы. Спать, когда светло, она не могла, как и бодрствовать в полумраке.

Впустив в свою комнату солнечный свет, Оля решила ее и воздухом наполнить. Домик прислуги стоял не в самом лучшем месте – между огородом и гаражом, но сад так благоухал, что аромат цветущих вишен улавливался и тут. Открыв оконную створку, Оля вдохнула так глубоко, насколько позволяли легкие.

– Хорошо, – выдохнула она, потянувшись. И тут заметила на подоконнике букетик нарциссов.

Павлик, подумала Оля. С очередным своим подношением…

Но вспомнила, что его нет в живых.

Тогда кто оставил ей этот милый знак внимания?

– Доброе утро, – услышала Оля и, ойкнув, спряталась за занавеску. На ней была сорочка из полупрозрачной «марлевки». В таком пикантном наряде она на глаза посторонним показываться стеснялась. – Извините, если напугал…

Ольга выглянула из-за шторы. Под ее окном стоял Саид-Максимилиан. До этого он, судя по всему, сидел на пне, оставшемся после расправы Павлика над очередным погибшим растением, и за пышными кустами ревеня (из его стеблей Оксана варила вкуснейший компот) его было не видно.

Сегодня на парне были шорты и футболка. На ногах сланцы. Все это Оля приобрела для него в спортивном гипермаркете.

– Это вы положили цветы на мой подоконник? – спросила Оля. Она сдернула со спинки стула халат и накинула на себя. Теперь можно было выйти из-за занавески.

– Я.

– Спасибо, но… Я прошу вас больше этого не делать.

– Почему? Вы же любите нарциссы.

– Да, но если мне захочется украсить цветами свою комнату, я сорву их сама.

– А разве не приятнее получать их от мужчины? – Парень приблизился. Взял букетик в руку и протянул его Оле. Сейчас, когда солнце било ему в глаза, оказалось, что они не черные, а зеленовато-карие.

– В нашем с вами случае – нет.

– А какой у нас случай?

– Вы оказываете мне знаки внимания как женщине, я правильно понимаю? – проговорила Ольга. – Это же не дружеский жест? Или я что-то себе придумала? Если так, прошу меня извинить…

– Нет, вы все верно поняли. – Максимилиан, или, как называл его Святослав, Макс, стеснялся, но старался казаться уверенным. Пожалуй, он готовился к этому разговору. Поэтому, преподнеся цветы, не ушел, а остался ждать Олю. – Я пусть и неуклюже, но пытаюсь за вами ухаживать.

– Макс, сколько вам лет?

– Двадцать.

– А мне тридцать один.

– И что?

– Я старше вас на одиннадцать лет.

– Это должно помешать моей симпатии? – улыбнулся парень. – Мне все равно, сколько вам лет.