Детектив весеннего настроения - Татьяна Полякова

– Какую?

– Он ревновал меня к Чини.

– Значит, мама все верно сказала – хозяйский сынок к ней неровно дышал.

– Еще как.

– И вы?

– Я ее любил.

Максимилиан не ожидал такое услышать. Мама в своем рассказе упомянула Хренова лишь раз, и то вскользь.

– А она знала об этом?

– Естественно. Ведь я признавался ей в своем чувстве и звал замуж.

– А она?

– Отказывала мне. Чини была соломенной вдовой.

– Что это означает, я не понимаю?

– Женщиной, супруг которой не скончался, но и не находится рядом. Раньше на Руси новобрачным ложе стелили на снопах, поэтому тех, кто оставался без мужа, на одной соломе, и называли соломенными вдовами.

– Но она разделяла ваше чувство?

– Иногда мне казалось, что да. Чини светилась больше, чем обычно, когда видела меня. Все это замечали. В том числе Святослав. И это бесило его… А меня бесило то, что Чини отталкивает меня. Я не знал, что Гарифов похитил ее сына. И вообще не предполагал, что он есть у Чини. Думал, она просто боится гнева своей родни, вот и не разводится с ним. Я ей в лицо это высказал как-то. На что Чини отреагировала спокойно. И сообщила, что у нее даже паспорта нет, так что при всем желании она не сможет расторгнуть брак.

– И что вы?

– Я предложил ей сделать чистый паспорт. Причем российский. У меня полно связей было, я ей любую бумажку сделал бы. Но Чини упорно отказывалась от моей помощи. Тогда я решил, что она все еще любит мужа и ждет его возвращения.

– И вы сдались?

– Ни в коем случае. Я стал разыскивать мужа Чини, чтобы поговорить с ним по-мужски. Это было трудно, потому что я не располагал полными данными об Искандере Гарифове. Знал только то, что поведала мне о нем Чини. Я вышел на его след… Но потерял. А поскольку пропала и госпожа Гарифова, я не стал доводить дело до конца. Решил, что семья воссоединилась и уехала из России к себе на родину.

– В чем-то вы были правы. Они оба вернулись в Таджикистан, но каждый по отдельности. Искандера убили через три года.

– Да, я знаю. Святослав рассказал мне вашу с мамой историю.

– Не думаю, что он продолжала любить мужа. Но и в то, что к вам чувства питала… уж извините… не верю.

– Почему? Ты же не помнишь ничего…

– Не помню, – не стал спорить Макс. – Но я всегда хорошо чувствовал людей.

– Да, это была главная способность Маленького Будды Максимилиана.

– Утратил я ее со временем. Но с мамой у нас была связь на протяжении всех лет. Я как будто читал ее мысли. И даже боль ее чувствовал. Она скрывала ее. Не хотела меня расстраивать. А знал – ей плохо. И все отдал бы, чтобы избавить ее от страданий. Чини говорила, что, когда я ее обнимаю, ей становится легче. – Борис бросил взгляд в салонное зеркало и увидел слезы в темных глазах Макса. – И я носил ее на руках, как грудного ребенка, все ее последние дни. Она исхудала. Стала почти невесомой. И это было не тяжело физически. Морально – да. Я тогда начал ссыхаться…

– Я сочувствую тебе, парень.

Макс украдкой утер глаза.

– Чини, разлюбив мужа, не дала себе шанса испытать то же чувство к другому мужчине. Она захлопнула сердце, как ворота замка, который когда-то подвергся нападению варваров.

– Но кто-то у нее все равно был, не так ли? Она овдовела в тридцать с небольшим.

– Ухажеры, типа вас. Чини с возрастом стала еще красивее. И от поклонников не было отбоя. Но она считала, что это нечестно – только брать, ничего взамен не давая. Наверное, не встретился тот, единственный… Не успел? Она же умерла совсем молодой. Хотя выглядела как моя старшая сестра. Хотите, я покажу вам фото?

– Очень.

Максим расстегнул передний карман новенького рюкзака и достал из него чуть помятую фотографию.

– Она три года назад сделана, – сказал парень, передав ее Хренову. – Я тогда школу окончил. Это выпускной.

Борис сначала затормозил. Он въехал на заправку, и все равно нужно было останавливаться.

– Ты прав, она только расцвела, – проговорил он, глянув на фото, на котором Чини сидела в обнимку с Максом. Оба улыбались в камеру. Ее он узнал сразу. Его только по бровям – они были характерными: четкими, густыми, надломленными. Но сейчас у Макса торчат скулы и подбородок, а тогда были щечки и милые ямочки на них. Еще он носил другую прическу, удлиненную, и выглядел старше, чем сейчас. Чини совершенно точно на этой фотографии в матери ему не годилась. Разве что в старшие сестры.

– А знаете, что я думаю? Вы могли бы ее спасти. Вы же такой большой, сильный, смелый… Настоящий Баходур.

Поскольку Хренов немного знал таджикский, то понял, что Макс назвал его богатырем.

– Я же говорил тебе о том, что пытался…

– Плохо пытались, – отрезал Макс и отобрал у Хренова фотографию. – Если улавливали ответную реакцию на чувства, нужно было брать и… как это ни странно звучит… делать женщину счастливой насильно.

– Знаю, в Таджикистане до сих пор невест похищают, но мы живем в цивилизованном обществе, – заявил Хренов.

– Против воли – никогда! По крайней мере, в наше время. Но если девушка никак решиться не может, ее же нужно подтолкнуть. А вы спасовали.

– Ты же мне сам говорил, она меня не любила, – вскричал Борис.

– А я не знаю, – на тех же повышенных тонах ответил ему Макс. – Ведь я ничего не помню! Это вы меня ткнули в это носом.

В окно постучали. Заправщик все ждал, когда ему скажут, сколько литров заливать в бак, а водитель как будто потерялся в пространстве.

Хренов надавил на педаль газа и вырулил со стоянки. Съехав в кювет, он заглушил мотор, развернулся и, уставившись в лицо Максу, сумрачно спросил:

– Ты, получается, винишь меня в смерти Чини?

– Я – нет.

– А кто – да?

– Вы сами?

– Ничего подобного, – упрямо мотнул головой Борис.

– Нет так нет, – пошел на попятную Макс.

Тут зазвонил телефон Бориса. Он достал его, глянул на экран… Святослав!

– Слушаю, – бросил в трубку Хренов.

– Вы уже в квартире? – спросил Глинка.

– Нет еще. Только до «Венеции» добрались.

– Отлично. Возвращайтесь.

– Не понял?

– Опасность миновала, Мася может вновь оккупировать мой флигель. Полиция уверена, что Павлик стал жертвой несчастного случая. Подробности при встрече.

– Понял, – коротко сказал Борис.

И, швырнув телефон на приборную доску, развернул машину.

– Мы возвращаемся? – удивился Максимилиан.