Мертвая земля - К. Дж. Сэнсом

Увидев нас, Николас удивленно вскинул голову.

– Мастер Шардлейк, Джек, Эдвард, – пробормотал он; голос его осип, волосы и борода были спутаны, а зеленые глаза запали. – Скажите, сколько дней я здесь просидел? – спросил Овертон. – А то я уже потерял счет времени. Может, прошла неделя, а может, намного больше.

– Ты здесь всего четыре дня, – сообщил Барак.

– Прости, что не смогли навестить тебя раньше, – добавил я.

– Когда меня держали под стражей в лагере, мне пришлось несладко, – покачал головой Николас. – Но здесь… Я словно бы попал в другой мир. – Он пристально взглянул на меня и произнес, понизив голос: – Говорят, сегодня повстанцы захватили Норидж? К нам сюда привели нескольких городских констеблей и чиновников.

– Да, нынешним утром город взят.

– Когда королевский посланник отдал приказ запереть ворота Нориджа, всех дворян, содержавшихся здесь, решено было выпустить. Но многие боялись, что городские бедняки с ними расправятся, и потому предпочли остаться здесь, – криво улыбнулся Овертон. – Прошлым вечером ко мне пришли и спросили, готов ли я сражаться с бунтовщиками. Но я притворился больным. В том, что повстанцы победят, у меня сомнений не было: я же знал, какая огромная армия собралась в лагере.

– Да, город мы взяли без особого труда, – сообщил Барак. – Хотя, конечно, есть и убитые, и раненые. Войны без крови не бывает.

– Мне не хотелось убивать парней из Свордстоуна, с которыми мы жили бок о бок, – судорожно сглотнув, сказал Николас. – Надеюсь, все они живы?

– К счастью, да.

Заметив, что глаза Ника увлажнились слезами, я поспешно отвернулся и взглянул на Вайтерингтона. Некогда могущественный повелитель Южного Бриквелла ныне являл собой жалкое зрелище.

– Не будите его, – попросил Николас. – Временами у него ум заходит за разум, и он не понимает, где оказался. Зовет жену, которая умерла в прошлом году. Помните, я боялся, что его хватит удар? Именно это с ним и случилось. Когда Вайтерингтона втолкнули в камеру, он принялся орать на стражников, а потом вдруг побагровел и рухнул на пол. Честно вам скажу, мне жаль этого старого хрыча, – вздохнул Овертон. – Помните, каким он был в Бриквелле? Едва не лопался от самодовольства.

– Как не помнить.

– Уверен, Вайтерингтон долго не протянет. Он не привык жить в таких условиях. Как, впрочем, и все здесь. – Николас обвел глазами своих товарищей по несчастью. – Общество в этой камере собралось самое изысканное – исключительно джентльмены. – Он зашелся хриплым невеселым смехом.

«Да уж, сейчас ему не позавидуешь, – вздохнул я про себя. – Все, во что Николас прежде непоколебимо верил, ныне вызывало у него лишь горькую насмешку. Столпы, на которые опиралось его мировоззрение, оказались ненадежными и шаткими».

– Ты все четыре дня провел в этой камере? – спросил я.

– Да, я все время сижу на полу, пытаюсь дремать. Но спать здесь мешают крысы, которые постоянно по нам бегают. А бодрствовать тоже тяжело: мысли кружатся в голове вихрем и их невозможно привести в порядок. – Он вперил в меня тяжелый взгляд. – Вы же знаете, Тоби Локвуд оклеветал меня.

– Конечно знаю. Я пытался объяснить это капитану Кетту. Но ему было не до меня: сначала он ждал прибытия королевского посланника, а потом готовился к захвату города. Прости, Ник, но пока я ничего не смог сделать.

– Мир перевернулся с ног на голову, – изрек Овертон и вновь разразился хриплым смехом.

– Мы с Бараком все время думаем, как тебе помочь, – сказал я, сжимая его руку. – И мне кое-что пришло в голову. Мы попросим перевести тебя в камеру Джона Болейна. Она более светлая и просторная, чем эта, и в случае чего ты сможешь его защитить. Представь себе, Болейна едва не отравили.

Впервые на лице Николаса отразился неподдельный интерес.

– Вот это да! Каким образом?

– В корзинке с едой, которую ему передала Изабелла, оказалась отравленная курица…

– Но она же не могла…

– Вероятно, курицу начинили ядом без ее ведома. Или положили в корзинку уже тут, в тюрьме.

– А другим заключенным приносят из дому еду? – спросил Барак.

– Некоторым приносят. Здесь дают только кошмарную похлебку из лежалой фасоли и бараньих потрохов. Вайтерингтон почти ничего не ест. Я пытался кормить его с ложки, но суп стекает у него по подбородку, не попадая в рот. – Заметив презрительный взгляд, который Эдвард бросил на Вайтерингтона, Николас внезапно взорвался: – В конце концов, он тоже человек! Разве все мы не равны в глазах Господа, как твердят поборники всеобщего благоденствия? – Он вновь хрипло рассмеялся.

Упоминание о всеобщем благоденствии достигло ушей вновь прибывших, сбившихся в угол. Один из них повернулся и с неожиданным пылом набросился на Эдварда:

– Ты грязная свинья, подлая собака, тупой осел! Неужели ты думаешь, что вам позволят безнаказанно унижать нас? Да протектор и Тайный совет бросят против вас армию! Скоро вам покажут, где раки зимуют!

– Заткнись! – процедил другой, хватая товарища за руку. Но тот только разошелся еще пуще: – Власть в Норидже принадлежит нам, и так будет всегда! Когда мы отсюда выйдем, то повесим вас на ветвях вашего поганого дуба! Всех до единого! Мы знаем ваши имена, мы запомним всех вас в лицо! – Он угрожающе уставился на Эдварда. – Тебя-то я точно запомню! Ты наверняка из Лондона, говоришь не как здешние!

– Для висельника ты чертовски наблюдателен! – расхохотался Браун. – Вот только проку от этого не много!

Арестант, окончательно выйдя из себя, заорал, топая ногами:

– Чертовы хамы! Болваны! Грязные смерды! Ублюдки!

Стражник, подскочив к буяну, огрел его по затылку тупым концом пики. Тот заверещал еще громче.

– Заткни пасть! – приказал часовой.

– Скажите, вы долго собираетесь держать нас здесь? – умоляющим голосом спросил другой арестант. – Где наши жены и дети? И как вы намерены с нами поступить?

– Все вы предстанете перед судом у Дуба реформации, – заявил Эдвард. – Это будет сразу после того, как капитан Кетт наведет порядок в городе, ворота в который вы для нас предательски закрыли. Так что заткнитесь и ждите решения своей участи.

Узник, задавший ему вопрос, устало прислонился к стене и закрыл глаза.

– Мне очень жаль, но все идет к тому, что тебя тоже будут судить, – обратился Браун к Николасу. – Обвинения Тоби Локвуда и его так называемых свидетелей слишком серьезны. Если суд признает тебя виновным, тебя вернут в тюрьму.

– Здесь у нас ходят слухи, что вы собираетесь устраивать казни, – мрачно проронил Николас.

– Вранье. Никаких казней не будет.

– Я согласен, пусть меня судят! – с внезапной горячностью выпалил Овертон. – Пусть этот мерзавец Локвуд и его прихвостни повторят свои обвинения мне в лицо! Я сумею доказать, что это – всего лишь грязная ложь!