История Крыма и Севастополя. От Потемкина до наших дней - Мунго Мелвин

Очевидным было подавляющее превосходство немцев в небе над Севастополем. Беспрецедентную поддержку одиннадцатой армии оказывал VIII авиационный корпус Рихтгофена. Военно-воздушные силы также выделили дивизион артиллерии ПВО для выполнения наземных задач. Приказ ставил перед авиационным корпусом задачу «подорвать боевой дух защитников Севастополя, уничтожить резервы, артиллерийские позиции, оборонительные сооружения и командные пункты на всей территории врага». Для беспрепятственного нанесения бомбовых ударов активные батареи ПВО и самолеты врага должны быть «полностью уничтожены». Город Севастополь планировалось разрушать непрерывными ежедневными налетами с 7:00 до 19:00[1388]. Главными целями был порт, склады и аэродромы. Всего в операции участвовали шестьсот самолетов 77-й эскадры пикирующих бомбардировщиков, а также 51, 76 и 100-й бомбардировочных эскадр[1389]. По сведениям советских источников, защитники Севастополя могли противопоставить этой армаде только 116 самолетов[1390]. Поэтому воздушное сражение над Севастополем с самого начала было неравным.

Вечером 1 июня 1942 г. Октябрьский записал в дневнике о сообщении по радио, что британская авиация бомбила немецкий город Кельн — это был первый подобный рейд с начала войны, и в нем участвовало более тысячи самолетов[1391]. На протяжении всей осады Севастополь подвергался регулярным бомбардировкам, в том числе в последние дни, но никто не мог представить, что ждет город утром следующего дня. Полковник Иван Ласкин, который вскоре принял командование четвертым сектором обороны, вспоминает начало воздушного налета и артиллерийского обстрела 2 июня:

Тем не менее потери среди советских защитников города были относительно невелики. Карпов в своей книге передает разговор о потерях между Петровым и генерал-майором Т. К. Коломийцем, командиром 25-й (Чапаевской) стрелковой дивизии, занимавшей позиции в третьем секторе обороны. Коломиец докладывал: «У Матусевича убито трое, ранено двое, у Антипенко трое раненых». Петров засомневался — уж очень сильным был артогонь и бомбежки врага, неужели так мало жертв? Он спросил: «Так ли? Точно ли вы докладываете? Верны ли ваши сведения?» Командир дивизии помолчал и коротко ответил: «Я бы не посмел вас обманывать, товарищ командующий». Как правило, командиры Красной армии стремились придерживаться принципа: «Доверяй, но проверяй»[1393]. Поэтому Петров позвонил начальнику санитарной службы, уточнив количество раненых, поступивших в госпиталь в течение дня. Карпов отмечает: «Оказалось, в течение 4 июня в этом сплошном вихре огня госпиталь принял всего 178 раненых. Это полностью подтверждало доклады командиров секторов. Так оправдала себя многомесячная работа защитников Севастополя. Была создана надежная траншейная система, она теперь оберегала от потерь даже при таком невиданном огневом шквале».

В отличие от защитников Севастополя, потери среди которых в первые дни бомбардировки были сравнительно невелики, город пострадал гораздо сильнее. Красивые улицы, которые вели к морю, быстро превратились в руины[1394].

4 июня Октябрьский записал в дневник долгожданную новость. В 2:00 в порт Севастополя вошли крейсер «Красный Крым» и эсминец «Сообразительный»; корабли доставили 2600 человек пополнения, а также большое количество оружия и боеприпасов. «Самое замечательное, — писал адмирал, — что мы получили оружие. Теперь вооружим полки, бригады морской пехоты». После разгрузки два военных корабля взяли на борт «2000 женщин, детей, эвакуированных и много раненых» и взяли курс на главную базу флота. Только за один этот день немцы сбросили на город «более 2000 бомб. Много зажигательных»[1395]. Рано утром 6 июня в порт прибыли лидер «Ташкент» и эсминец «Бдительный»; после разгрузки они взяли на борт раненых и эвакуированных (в основном женщин и детей) и ушли. Короткую летнюю ночь советские войска старались использовать для атаки. Октябрьский отмечал: «Наша авиация бомбит противника всю ночь, главным образом его передний край, тылы, резервы»[1396].

Противовоздушная оборона Севастополя не справлялась с таким количеством самолетов врага, в результате чего жестоко страдали и город, и его жители. Борис Войтехов, советский драматург и военный корреспондент из Москвы, который был свидетелем последних недель осады, рассказывал о разрушительных последствиях вражеских бомбардировок. «Немецкая авиация, — писал он, — разделила город на сектора для бомбометания и систематически уничтожала их по очереди, сровняв с землей квартал за кварталом». В результате «не осталось ни одного места, где можно было укрыться от смерти. Повсюду падали бомбы, мины и снаряды осадных орудий врага… Театральная площадь, Приморский бульвар и Графская пристань были усеяны осколками снарядов и бомб». Войтехов предположил, что идет охота на беззащитных жителей города. В частности, вражеские эскадрильи обнаружили женщин и детей, которые прятались среди камней, ожидая своей очереди на эвакуацию. Десять мощных взрывов сотрясли землю и погребли людей под обломками скал у самого моря. Нацистские самолеты преследовали и атаковали все, что движется, — катера, машины и мотоциклы[1397]. Неизвестно, справедливо ли это конкретное утверждение, но во время Великой Отечественной войны такое случалось.