Государевы конюхи - Далия Трускиновская

— Будет, вставай! — приказал скоморох. — Как я с утра стенку не строил, так она по сей час не строена!

— Ты, это… там был?..

— Был. Да без толку. Боится он.

Данила поразился — любитель прибаутки, как ему по скоморошьей должности велено, сейчас Томила был краток и строг.

— А с тобой тогда кто?

— Новенького привел. Вставай, тебе сказано? Вставай, Трещала! Ты сколько до Масленицы осталось — помнишь?

— А сейчас который день?

— А сейчас тебе пятница!

— Ого?!?

— Вот те и ого! Выметайся из горницы живо, опростайся, снегом рожу протри! Рассолу в сенцах зачерпни! Я сейчас орлов будить стану!

— Может, пойду я? — спросил Данила, посторонившись, когда хваленый Трещала, пошатываясь, прошел в сени. — Не до меня тут!

— Погоди, свет, ты посмотри сперва. Это они спросонья как мокрые курицы, а я их сейчас строить начну… Пойдем, поторопим баб — они поедят, да и ты с ними заодно. На конюшнях-то вы сами стряпаете, не каждый день горячее едите, а им — каждый день и каша, и щи, да с мясом, да каши — с курами! Чтобы на льду бодро стояли!

Соблазнившись курой с кашей, Данила позволил увлечь себя на поварню, где хозяйничали две бабы — Трещалина жена Дарьица да ее мать Ильинишна. Его посадили отдельно, по Томилиному наказу наложили полную миску. Сам Томила побежал разбираться с бойцами. Понемногу они потянулись на поварню, Данила тем временем поел, поблагодарил хозяек и вышел во двор.

Теперь хотя бы из вежества следовало не удирать втихомолку, а побыть, поглядеть, может, даже чего Томиле пообещать.

Скоморох, очевидно, был сыт — сам не ел, довольно скоро выгнал бойцов на двор. Посмотрел на небо, помотал башкой и сплюнул:

— Не на лед же вас, дураков, сейчас вести!

— Тут, что ли, места мало? — удивился Данила.

— Им ко льду привыкать. Да там все размечено.

Что скоморох имел в виду, Данила понял, когда бойцы в коротких, по колено, тулупах встали в две кривые стенки, каждая — человек по пятнадцати. Расстояния между ними было сажени три, не больше.

— Равняйтесь! — приказал Томила. — Левый локоток — вперед! Чтоб как по струнке стояли! Питухи бесовы! Теребень кабацкая! Как еще крестов не пропили?!

Стенки подтянулись, бойцы, пихаясь, встали, как надобно.

Неторопливо вышел Трещала, голова его была обмотана полотенцем.

— Чело хорошо стоит, — оценил он ближнюю к себе стенку. — Правое крыло — ладно, левое — ни к черту!

Выйдя вперед, он оглядел и дальнюю стенку. Затем прошел меж ними и встал на краю, так, что скоморох с Данилой оказались напротив него.

— Шут с вами! Сходись, молодцы! — негромко велел он и махнул рукой.

— Петрушка, веди клин! — крикнул Томила. — Ну, с Божьей помощью…

Когда между бойцами оставалось шага полтора, не более, в одной из стенок произошло движение, она словно надломилась, и трое мужиков в самой середке, составлявшие чело, устремились вперед чуть быстрее прочих. Назвать это клином можно было с большой натяжкой, однако удалось на мгновение расколоть противоположную стенку.

Разом взлетели и опустились кулаки.

— Назад! Назад, сволочи! — заорал Трещала. — Не проспались! Я вас разбужу-то! Алешка, блядин сын! Петрушку упустили! Он-то проломился, а вы, сволочи, отстали!

И точно — противоположная стенка, подавшись под натиском чела и расколовшись, Петрушку-то пропустила — да и едва за ним не сомкнулась, отрубая бойца от товарищей.

— Это — клин? Клин это? Погибель это ваша! Позор это ваш! Посрамление это ваше! За такой клин пороть надо! — добавил Томила со всей возможной яростью.

Стенки разошлись.

— Вдругорядь! — приказал Томила. — Раньше времени не вылезать! Как крикну — ломи! — так и выходи в клин!

— А вы не мешайте, — велел другой стенке Томила. — Сейчас перед клином чуток расступитесь, пусть у них хоть раз правильно получится.

Данила смотрел во все глаза. Такое он видел впервые. Стенки сошлись вдругорядь.

— Ты что топчешься? — покрикивал на бойцов Томила. — Ногай, это я тебя учу! Это тебе на снегу, брат, хорошо топтаться! На Москве-реке вприскользь продвигаться придется, ног не отрывая! Хорош ты тогда будешь! Алеша! Бойчее!

До десяти раз сходились стенки, сперва учились клином продавливать противника, потом — расступаться и вновь смыкаться, чтобы успел выскочить надежа-боец.

С каждым разом Трещала все более и более трезвел. Наконец сорвал полотенце, под которым оказалась примотанная к дурной голове квашеная капуста, утерся им и швырнул в снег.

— Бабы подберут! Эх, нам бы еще деньков с пять! Кабы Бугая не сманили!..

— Прикажешь полную стенку пробовать? — спросил Томила.

— Да уж пробуй, что ли?

Бойцы построились в один долгий ряд. Томила принялся ходить вдоль него, переставляя людей. Что-то у него не заладилось, он хмыкнул, сердито почесал в затылке и повернулся к Трещале — мол, как же быть? Трещала развел руками — сам не понимаю…

— Ну, братцы, так кто же у нас встанет в чело? — спросил Томила. — Я выйду ломаться, а за мной должны быть — ну, хоть вы, Петрушка с Алешкой… Встаньте-ка сюда оба, поглядим…

— Мне нельзя, — возразил здоровенный, губастый, еще безбородый Алешка. — Я левое крыло держу, без меня оно развалится.

— Ты, Ногай?

— А хоть бы и я…

— Ты, Бажен?

— Я с Алешкой, ему одному крыло не удержать. А вместе мы приноровились.

Тут в калитку замолотили.

— Смешались живо! — приказал Трещала. — Кирюшка, отвори!

— Мало ли кого бесы несут? — шепнул скоморох Даниле. — Не подглядел бы, как стенка составлена.

Калитка отворилась, и в проеме встал дородный молодец, которого шуба делала поперек себя шире.

— Ну, высватали вы меня, черти! — объявил он. — Решил! За вашу стенку биться пойду!

— Гордеюшка! — воскликнул Томила. — Сокол ты наш! Орел! Надежа ты наш! Ступай сюда! Вот оно, чело! Посередке — ты, Гордей, справа от тебя Петрушка, слева — Ногай! Есть у нас чело! Коли сам Гордей-целовальник с нами — победа наша!

— Высватали, как же… — сказал один боец другому, так что Данила прекрасно слышал. — Гордейка-то из-под полы приторговывает, так ему пригрозили Земский приказ на него натравить…

— А ты, Трофим? — спросил Трещала хромого мужика, который незаметно вышел посмотреть, как учатся бойцы.

— На меня надежды мало, не поправлюсь, — отвечал тот. — Не обессудь, Трещала, ты же меня знаешь, я и в прошлом году был за тебя, и в позапрошлом.

— Ты боец ведомый, — согласился Трещала. — Вот тебя-то в стенке и недостает…