Государевы конюхи - Далия Трускиновская

А так приходилось ломать голову, как обойтись без похода в Стрелецкую слободу, но одновременно зацепить Авдотьицу, не упустить, привязаться к ней, за всеми ее шашнями и плутнями проследить!

Но, как оказалось, Авдотьица имела примерно такое же намерение.

— А я уж как торопилась! — воскликнула девка. — Ты-то на морозе стоишь, мне тебя жалко было — словами не передать! Да я-то со службы уйти не могла, народу в Успенский понабилось — не протиснуться, а я ведь впереди встала. Прости дуру, молодец!

— Да ладно уж! — ошарашенный этим внезапным покаянием, сказал Стенька. — Ну так как же? Как сговаривались, что ли?

— Ох, и не знаю, право, молодец… Стыдно мне перед тобой! Ждать заставила, а сама…

— Да что — сама?

— Да не могу я! Беда у меня стряслась… Нельзя мне по торгу ходить, рот раззявив!..

— Деньги, что ли, на торгу пропали? Кошелек вытащили? — догадался ярыжка. — Сразу кричать надо было! И я там ходил, и другие! Да и люди бы помогли вора схватить!

— Да хуже того… и сказать-то неловко… — Она потупилась. — Сама я, дура, виновата — протратилась! Прости, Христа ради! Не на что мне теперь чеботы заказывать!

— Все, что было, что ли, истратила?

— Не все, а полтины точно недостанет.

Знал бы Стенька, что имеет дело с зазорной девкой, навычной таким нехитрым враньем у мужиков деньги выманивать, то и не полез бы за пазуху. Но ему так хотелось сейчас привязать к себе Авдотьицу и через нее вызнать новые затеи Приказа тайных дел, что он и кровной полтины не пожалел.

— Да ладно тебе, прибереги деньги-то! — оттолкнула его руку Авдотьица. — Не ты мне, а я тебе должна. Пойдем-ка отсюда…

И повела его прочь — через опустевшую Красную площадь по Никольской.

— Ты куда это собралась?

— А к крестной тебя веду, горячих щей с говядиной похлебать! Она меня звала.

— Так меня-то не звала!

— Крестная у богатых купцов на поварне служит, ей что одну миску налить, что две — там никто и не заметит. Дворни с полсотни человек служит — станут они из-за миски щей мелочиться!

— А кто таковы?

— Да Калашниковы.

Стенька вспомнил, что как раз сегодня Авдотьица забегала на калашниковский склад и вынесла оттуда преогромный сверток. Вроде бы это обстоятельство начало проясняться. Как он и полагал, вся ее беготня, скорее всего, не имела ничего общего с Приказом тайных дел. Но ярыжка хотел в этом убедиться.

— Ну, уж Калашниковых я, поди, не объем. Их и стрелецкий полк не объест!

Девка рассмеялась, и Стенька подумал, что кабы не рост — совсем бы хорошая девка была, не злая, вежество соблюдающая… не то, что иные, да с их подруженьками злокозненными вместе…

И точно — оказался ярыжка на купеческой поварне за длинным столом, где кормили челядь. Авдотьица пошепталась с кем-то — и ему не только щей налили, но и мозговую косточку в миску сунули, и хлеба ломоть — во всю ковригу, и для начала стопку хлебного вина, как положено гостю с мороза, поднесли, и кваса ковшик поставили, и пирог сбоку положили. После такого ужина не то что куда-то бежать, а, пожалуй, сытого брюха до постели не дотащишь, так и уснешь за столом.

Авдотьица тоже поела, но дважды вставала и выходила с кем-то переговорить. Наконец, когда Стенька откинулся, опираясь лопатками о стену, и всем видом показал, что давно уж его таким ужином не кормили, она, словно бы ласкаясь к молодцу, подсела рядом.

— Ну, Степан Ивановач, коли зла на меня не держишь, так пойдем!

— С чего бы я на тебя зло держать стану?

— Из-за меня же твоя женка переполох устроила! Что ж тебя на такой голосистой да костлявенькой женили? Дородной девки мать не нашла?

Стенька изумился — никто бы не догадался назвать его Наталью костлявой! И сообразил, что Авдотьица приняла за Стеньки жену шумную Домну Патрикееву. Та действительно усохла в замужестве. Сколько одежек на себя ни накручивай, а коли мяса на костях нет, так от проницательного взора этой беды не скроешь.

— Моя — другая была, — объяснил он. — Ох, и достанется мне от нее — домой возвращаться неохота.

— А ты ее обмани!

— А как?

— А ты заявись домой попозже, пусть ее побеспокоится, пусть всякого передумает, и что на тебя лихие люди напали, и что лежишь под забором с проломленной головой! Увидит тебя наконец — так обрадуется, что и про меня забудет!

С таким восторгом изложила Авдотьица Стеньке этот замысел, что он чуть было не купился. Однако вспомнил, что Наталья на него уже не первый день из-за ловушки дуется, и помотал головой: мол, не получится…

— А ты уж мне поверь! Вот сейчас проводишь меня, а пока до дому добежишь — она семьдесят семь дум передумает и ума наберется!

Вот так и вышло, что Стенька отправился провожать Авдотьицу — непонятно зачем, если посмотреть разумно, потому что рослая девка не то что в защите нуждалась, а и сама бы могла земского ярыжку от лихих людей одним лишь кулаком оборонить. Но он шел в надежде, что зимняя пустынная улица как раз к деревянной грамоте приведет…

Оказались они на Ильинке. И более того — когда сделали крюк, Стенька узнал местность. Он полгода назад уже носился тут как угорелый, выслеживая ватагу скоморохов, которых пригласил потешить свое семейство именитый купец Белянин. К задворкам купеческих владений и привела провожальщика Авдотьица. А ведь именно белянинской мамке передала она в Варварской церкви тот сверток…

Великие вавилоны принялись тут громоздиться в Стенькиной голове! Он понял, что купец как-то связан с грамотой, может, даже у него в доме она и хранится! Он понял также, что ловкие конюхи через Авдотьицу поклонились той мамке чем-то ценным, судя по тому, что с калашниковского склада вынесено, — дорогим тонким сукном. И теперь, возможно, затевается выемка грамоты!

— Так ты тут, что ли, живешь? — спросил он Авдотьицу, радуясь, что девка не знает, как он докопался до белянинской мамки.

— Тут и живу. Да только, веришь ли, домой идти неохота.

— Ругать, что ли, будут?

— Да уж изругают… Не задался у меня денек — деньги протратила, к тому твоему сапожнику не попала…

— Ну, деньги-то — дело наживное.

Неподалеку раздался свист.

Стенькино сердце возрадовалось — начиналось ДЕЛО!

— Напрасно тут балуются, — сказал он. — Стрелецкий караул как раз прибежит — достанется свистуну. Знаешь, кто так по ночам-то пересвистывается?

— А воры, — уверенно отвечала Авдотьица. — Только ведь воры-то разные бывают! Одни кошельки крадут, другие скотину со двора сводят, а третьи… Ох!.. Укрой меня, укрой…

Девка развернула Стеньку спиной к углу, образованному улицей с переулком, и присела, словно бы спрятавшись за ним.