Мы больше нигде не дома - Юлия Михайловна Беломлинская
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Ну да, там в Барселоне — природа. Воздух…
— Какая там природа… не знаю. Но мы едем показать Наташе Гауди. Наташа Гауди, оказывается, никогда не видела. А знаете, кто это? Гауди — это такой…
Ну вообщем, он начал мне рассказывать подробно, что за зверь Гауди…
Я не сопротивлялась, потому что так оно было легшее и спокойнее — сидеть и слушать про Гауди, не заморачиваясь насчет природы, Зенита и свежего воздуха…
Тут пришла с кухни Наташа, принесла бутеры и всякое чайное. Анатолий открыл вино.
Он окончательно взял бразды разговора в свои руки — с Гауди плавно перешел на особенности испанской архитектуры, произнес что-то типа «первый романский стиль, или ломбардская школа»…
— Откуда вы все это знаете?
— Ну я же историк архитектуры, по образованию…
Я не стала спрашивать — как его занесло в слесаря.
За спиной у нас, у всех — тяжелые времена.
Непонятно было только почему темы, рекомендованные Наташей для разговора — спорт, рыбалка и природа…
Когда Наташа вышла на кухню, я вышла за ней:
— Слушь, Анатолий классный. Но почему ты…
— Да какой же это Анатолий? Анатолий — все. С ним не вышло. Он сперва был хороший. Все починил. А потом пару раз так надрался, что… знаешь, мне это вообще не надо. А это новый. Это Юрий. Но можно просто Юра.
— А я его назвала Анатолий и он…
— Да он глуховат немного и рассеянный к тому же. Знаешь, у нас возраст уже, у всех…
Вообщем, святочный рассказ об интеллигентном слесаре, который могёт и шкаф починить и за Гауди забазарить — не вышел.
Но не сочтите Наташу легкомысленной.
За спиной у нас, у всех — тяжелые времена
Впрочем, отчаявшимися нас тоже не назовешь.
Питер 2017
ПРЕДАТЕЛЬ
Узел сложностей Власова свился в петлю.
Летним утром в Бутырском дворе
генерал оказался анфасом к Кремлю
как затылком к нему в ноябре
41-го.
Суд огласил приговор.
Две минуты цеплялась душа
за трахею
как сам за колючий забор,
когда вышел со шнапсом тогда перебор.
Борозда странгуляции. Ша.
Александр Коган
1. Власовцы
Я лично знала власовца. Он был другом моего мужа Вадима Ляпунова и нашим соседом в университетском городке Блюмингтон Мидвест Индиана.
Вадим был из ДИПИ — из тех, кто ушли когда-то с немцами: отец его был деникинец «офицер-студент», такой был персонаж Гражданской войны, всегда идеалист
После войны он оказался в Тарту, потому что в Тарту-Юрьеве просто был летний дом этой дворянской семьи, вот и стали в нем жить…
Он продолжил учебу в юрьевском университете, стал инженером, они с женой родили мальчика и решили, что второго ребенка надо не рожать, а взять из дедома,
потому что война и много сирот, и взяли Вадима — ровесника своего родного сына. Вадима привезла в Тарту бабушка-эстонка, родом он с Украины, но отец и мать погибли: отца в тридцатые посадили, немцы выпустили, он был старостой. Мать разорвало бомбой, на глазах у него и брата, бабушка эстонка взяла детей и увезла в Тарту, сдала в детдом, потому что кормить было нечем. Их с братом забрали в разные семьи и ничего с тех пор о родном брате он не слышал. Так что он не кровный Ляпунов. По крови он полу-эстонец, полу-украинец.
Но вот этого нового отца — «офицера-студента», наши, пришедшие в 39-м, как-то пропустили, не посадили, а когда они снова подходили в 44-м, он сказал жене и ее сестре, что второй раз промашки не будет, и если они не согласятся уходить с немцами, он повесится. Они согласились. Там, в Германии, он выучил немецкий и устроился инженером по специальности.
Фашистов они совершенно не любили, и Вадим рассказал, что мама не разрешила
им вступить в Гитлер-югент, придумав какую-то причину. Потом они попали в лагерь перемещенных лиц и прожили там 5 лет
Это был лагерь для граждан Латвии и Эстонии, в бывших казармах. Семьи жили там, отделенные занавесками, и мальчики научились писать сидя, чтобы ночью звук струи не будил соседей. Им было по 10 лет. Люди в лагере ждали своей очереди на въезд в Америку, через 5 лет пришла их очередь, и в 1950-м они приехали в Нью-Йорк. Поселились в Гарлеме, мать пошла работать управдомом-дворником, это называется «супер интендант», а отец уже не смог выучить английский
и пошел работать на спичешную фабрику, которую держал один русский, просто рабочим. Мальчики выучились,,Вадим сперва в Гарварде, вместе с братьями Кеннеди, потом в Йеле. Нынче он один из крупнейших славистов — бахтинист.
Для старика власовца, Вадим был своим и по русскости и по ДИПИ. Старика звали Володя Ушаков. Он был высокий, вполне себе эксцентричный, ему было типа 73—75, и у него была американка любовница, он был невероятный йобарь и женолюб. Его история была вообщем, не мутная. из Ростова на Дону. Из семьи купцов — у отца и деда были обувные магазины. Лишенец. Притворился, что отрекается от семьи, отец так ему велел, сказал что иначе — ходу не будет. И вот оказался в техникуме
сельскохозяйственном, и даже в комсомоле, но все это притворно. Он говорил, что совершенно Сталина, Ленина и Советскую власть ненавидел, а семью — наоборот любил. В 41-м ему было 18, он попал на фронт и в плен довольно быстро, и когда Власов у них объявился,