Язычество в православии - Галина Алексеевна Носова

эти дни многие крестьянские семьи, даже бедняцкие, шли на материальные затраты, нередко превышавшие их возможности, в результате чего вынуждены были потом жить в долг. Так, в некоторых селах одна только крестьянская семья готовила до 15 ведер браги, до полуведра вина, до 20 фунтов пирогов, до пуда баранины. После обеда — гулянье по селу. Из соседних деревень приходили «странные» люди, угощавшиеся по избам. Угощение знакомых и незнакомых считалось обычаем гостеприимства. К вечеру иногда вся деревня превращалась в «кучу пьяных». Праздник длился два-три дня.

Религиозного содержания престолов почти не знали. Однако, несмотря на потерю религиозного смысла, они оказались наиболее устойчивыми среди других религиозных праздников и живы до сегодняшнего дня. Причину этого можно видеть в том, что церковь смогла использовать естественную потребность людей в отдыхе, развлечении, общении с близкими, придав выражению этой потребности религиозные формы, заключив ее в оболочку церковного праздника. Это способствовало длительному сохранению престолов, даты которых до сих пор служат традиционным предлогом для поддержания семейных и соседских связей.

* * *

Исследование сельскохозяйственного календаря конца XIX и начала XX в. показывает, что в этот период шло интенсивное разрушение аграрного культа. Сложные комплексы обрядности с древнейшей аграрно-магической основой, такие, как святки, проводы масленицы, троицкие обряды с березой, похороны Костромы и другие, удерживались фрагментарно приблизительно до конца 1870-х годов. Их первоначальное религиозно-магическое значение стало малопонятным. Многие обряды, потеряв религиозное осмысление, получили развлекательное игровое значение, составили часть массового народного гулянья. Если церковная служба нагнетала мрачные религиозные настроения во время того или иного праздника, то общественное игрище было своеобразной разрядкой напряжения, отдыхом. К началу 1920-х годов произошло окончательное перерождение праздников в развлекательную игру или театрализованную инсценировку.

Отдельные моменты земледельческого культа все же сохранили религиозно-магический смысл. Это прежде всего относится к обрядам, сопутствующим трудовым (посевным, уборочным и т. п.) процессам. Вмешательство в ник церкви (освящение полей, семян, воды и т. п.) зачастую не уничтожало, а подкрепляло древнейшую магическую основу обряда.

Общий процесс изживания аграрной обрядности был обусловлен расширением стихийного эмпирического народного опыта, ростом сознательности крестьянства, внедрением капиталистических отношений в сельское хозяйство. Развитие капитализма несло в деревню быструю, тяжелую, острую ломку всех устоев старой жизни. С ростом отходничества в города утрачивалась вековая оседлость крестьянства, разрывался замкнутый круг прежних общественных связей, ломался существовавший веками строй семьи, изменялись взгляды и психология широких масс крестьянской России. «Патриархальная деревня, вчера только освободившаяся от крепостного права, отдана была буквально на поток и разграбление капиталу и фиску. Старые устои крестьянского хозяйства и крестьянской жизни, устои, действительно державшиеся в течение веков, пошли на слом с необыкновенной быстротой»[84].

С разрушением архаических форм общественных отношений, первобытнообщинных и феодальных пережитков в семейном строе теряли реальную почву для сохранения и воспроизводства в первую очередь остатки слившихся с ними древних верований и культов.

2. Скотоводческий культ

Экономика земледельческого хозяйства и обеспеченность крестьянской семьи во многом зависели от наличия в хозяйстве домашнего скота. Поэтому скотоводческий культ наряду с аграрным занимал важное, хотя и подчиненное положение в системе верований и обрядов сельского населения центральных областей. Практические меры по уходу и содержанию скота сочетались с целым комплексом древних языческих средств и поверий, относившихся к устройству скотного двора, охране домашних животных от болезней и падежа, нечистой силы, которые дополнялись церковными ритуалами и действиями.

Суеверные обычаи сопровождали покупку и продажу скота, установку двора. Большое значение придавалось подбору скотины «ко двору», приглашению домового — хозяина. Широко была распространена вера в «сглаз», «отнятие» молока и т. п. Для их предотвращения употреблялись церковные «святыни» и молитвы. Например, для того чтобы избежать пропажи у коровы молока, нужно было опустить в него щепотку «четверговой» соли, прочитать молитву. После отела коровы непременно производили обряд очищения: ее окуривали, давали хлеб с «четверговой» солью, в пойло «пускали святыню» (крещенскую воду) и клали вербу (освященную в церкви в вербное воскресенье).

Для охраны скота от болезней, падежа, нападения хищников во всех селах применялись культовые действия церковного характера: общие молебны о сохранении скота, окропление его «святой» водой и т. п. Имели место также старинные языческие обычаи: вытирание «живого» огня, прогон скота сквозь костры, окуривание его горящим можжевельником. Одной из мер предохранения от эпидемий было опахивание — проведение вокруг села борозды, как бы ограждающей от нечистой силы. К концу XIX в. этот обычай почти исчез.

Еще в 80-х годах в крестьянской среде наблюдалось почитание православных святых — покровителей скотоводства, заменивших собой аналогичные древнеславянские божества. Главнейшими из них были Власий и Модест — патроны рогатого скота, «коровьи божества». Избавителями от падежа лошадей считались святые Георгий, Флор и Лавр, о курах молились святым Кузьме и Демьяну. Иконы с изображением этих святых хранились во многих сельских церквах и крестьянских домах. Иметь их считалось необходимым для благополучия домашнего скота. Народные истолкования образов этих святых совершенно не согласовывались с содержанием канонических церковных житий. Так, священник И. Воскресенский (Вязниковский уезд, 1878 г.) писал по поводу икон святых Флора и Лавра, считавшихся покровителями лошадей: «Отчего у простолюдинов выработался такой взгляд на сих угодников — положительно узнать невозможно…; нельзя получить никаких основательных ответов, кроме того, что мученики Флор и Лавр сами были пастухами лошадей»[85]. Видимо, трафаретные иконописные изображения святых, лубочные картинки и списки оказали большое влияние на формирование и поддержание подобных народных преданий.

Большое распространение имела общеизвестная ико-па «Чудо о Флоре и Лавре», изображавшая святых в виде всадников. В отдельных церквах встречались «образы» святого Модеста, в основе сюжета которых лежало житийное повествование: святой угодник изображался как избавитель скота от яда дьявола-змея. Аналогична икона святого Власия, на которой он благословлял стадо рогатого скота. Народное поверье о святом Власии как о заступнике скота укреплялось стихами-заговорами:

Смерть ты, коровья смерть!

Выходи из нашего села,

Из закутья, из двора:

В нашем селе

Ходит Власий святой,

Со ладаном, со свечой,

Со горячей золой[86].

Особняком стоял образ святого Георгия, или Егория. Его специализация в народных легендах и поверьях очень широка: это и покровительство лошадям, и избавление животных от укусов змеи, и охрана их от хищников. Крестьянские представления о Егории сложились, несомненно, под воздействием христианской мифологии и церковной иконографии, изображавшей этого святого всадником на белом коне, поражающим змея. «Крестьяне… считают Георгия покровителем животных потому будто бы, что он, по любви к ним, ездит все на коне и избавляет животных от волков и что съеденное животное признается не защищенным