Опасная профессия - Жорес Александрович Медведев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Я предлагал основному издателю «Архипелага» («Collins & Harvell») внести необходимые изменения в текст, которые ясно покажут, что М. П. Якубович не добровольно давал показания, а был сломлен длительными пытками и бессонницей. К моему письму прилагались ксерокопии заявления Якубовича генеральному прокурору (на английском – из книги Роя) и страниц 401–405 из книги Солженицына. Юрист издательства и любой из его редакторов могли в этом случае легко убедиться в наличии преднамеренной клеветы. Я предлагал издателям внести исправления во все новые издания книги. Это предложение относилось в основном к дешевому массовому изданию «Fontana Books», пятый тираж которого ожидался в 1977 году. Я также писал, что изложенная тема остается конфиденциальной и я не собираюсь предавать спор какой-либо огласке. Однако советовал издателям принести пострадавшему от клеветы извинения и выплатить скромную компенсацию, желательно из гонорара автора.
Вскоре мне позвонил исполнительный директор издательства Роберт Книттел (Robert Knittel). Он, насколько я помню, сказал, что в издательстве к моему письму отнеслись с полной серьезностью и что он на днях отправит мне официальный ответ, копию которого я могу послать и заинтересованному лицу, то есть Якубовичу. Из ответа, который я действительно получил, стало понятно, что мне придется подождать.
Цитирую его фрагмент в переводе с английского:
«Мы публиковали “Архипелаг Гулаг” по лицензии от Harper & Row в Нью-Йорке. Наш контракт был с ними, а не с Солженицыным. Текст был получен из США в виде микрофильма, и с него печаталось наше издание. Вы можете понять поэтому, что у нас нет возможности изменить текст без одобрения “Харпер энд Роу”. Я напишу им сегодня и попрошу рассмотреть проблему очень срочно и вступить в контакт с Александром Исаевичем как можно быстрее».
Книттел даже благодарил меня за то, что я не требую от издательства изъять из оборота экземпляры, которые уже отпечатаны или находятся в продаже. Такое право, по британским законам о клевете, у меня было.
Примерно через месяц Книттел сообщил мне: «Солженицын готов в последующих изданиях книги сделать сноску с поправкой, и мы, конечно, включим ее в наши издания…»
Исправить текст с помощью сноски было невозможно. Не станет же автор опровергать самого себя. Поэтому я не удивился, когда вице-президент американского издательства Эдвард Миллер (Edward A. Miller) сообщил британскому издателю: Солженицын заявляет, что он с письмом Якубовича генеральному прокурору не был знаком и все, что им написано в книге, основано на устных рассказах самого Якубовича. Я ответил, что это неверно, на странице 401 в их издании автор говорит, что излагает факты на основе сообщения самого Якубовича. В русском издании говорится конкретно о ходатайстве Якубовича в прокуратуру. Якубович передавал Солженицыну текст при свидетелях, их встреча в 1967 году происходила в квартире друзей Якубовича, Александра Петровича и Надежды Марковны Улановских, в присутствии Марлена Кораллова. Да и сама последовательность событий нелепа, и это легко можно доказать. Решение конфликта явно затягивалось. Какие-то контакты, оставшиеся в Москве у Солженицына, не помогли установить связь с Якубовичем. Он не отвечал на письма Роя и не приезжал в Москву. Удалось узнать, что он лежит в больнице, перенеся сначала инфаркт, а затем и инсульт. Для человека 86 лет прогноз был очевидным. Оспаривать клевету мог лишь живой человек. «Мертвым не больно». В 1977 году продолжения этой истории не последовало.
Неожиданно в июле 1978 года я получил от Роя по нашим конфиденциальным каналам оригинал письма Якубовича от 12 июня 1978 года:
«Дорогой Рой Александрович!
Очень меня порадовало Ваше письмо. Некоторые мои старые друзья от меня отвернулись. Хотя я ничего дурного или противоречащего общественной этике не совершал. Не в первый раз происходит подобное в моей жизни. Такова, видно, моя судьба. Я читал в зарубежной прессе, как нападали там на Вас и Вашего брата за то, что Вы напечатали в Вашем журнале первую часть “Из жизни идей”… Я был и остаюсь глубоко благодарным Вам за это понимание и за то отношение ко мне в трудную для меня психологически минуту. Долго не отвечал Вам, так как сильно болею. Ведь и пора… В этом году два раза была пневмония… Все предпосылки, чтобы умереть. Но нет. Почему-то до сих пор не умираю… Не принимают и обещанное решение о реабилитации. Пересмотр дела был. Но я до сих пор не имею ответа из прокуратуры… Как я полагаю, более высокая и решающая инстанция не дала санкции на приведение в исполнение решения Генпрокуратуры… Теперь АПН заказывает мне продолжение работы – написать 3-ю часть “Из жизни идей”. Для выполнения этого заказа мне дают путевку в шахтерский санаторий или профилакторий в Караганде, обещают предоставить спокойные условия для литературной работы. Это действительно необходимо, так как в доме инвалидов я не имею элементарных условий для литературной работы…»
В конце письма Якубович писал о Солженицыне и об «Архипелаге»:
«…Мое дело дано в освещении врага, проникшего ко мне в облике “друга”».
Далее шли выражения с использованием лагерной лексики, которые я не могу здесь воспроизвести, и заканчивалось письмо словами:
«Шлю мой сердечный привет брату. Сожалею, что не имею надежды увидеться. М. Якубович».
Почерк Михаила Петровича был столь же ясным и твердым, как и в 1975 году.