Опасная профессия - Жорес Александрович Медведев

«Якубович не меньшевиком, а большевиком был всю революцию, самым искренним и вполне бескорыстным… Когда же в 1930 году таких вот именно “пролезших” меньшевиков надо было набрать по плану ГПУ – его и арестовали.

И тут вызвал на допрос Крыленко, который организовывал стройное следствие из хаоса дознания… И вот что сказал теперь Крыленко:

– Михаил Петрович, скажу вам прямо: я считаю вас коммунистом! (Это очень подбодрило и выпрямило Якубовича.) Я не сомневаюсь в вашей невиновности. Но наш с вами партийный долг – провести этот процесс (Крыленке Сталин приказал, а Якубович трепещет для идеи, как рьяный конь, который сам спешит сунуть голову в хомут.) …

И Якубович – обещал. С сознанием долга – обещал. Пожалуй, такого ответственного задания еще не давала ему Советская власть…»

Однако в мае 1967 года, прочитав копию заявления Якубовича в Генеральную прокуратуру, Солженицын понял, что изложенный им ход следствия слишком сильно отличался от действительности. Скрывать применение пыток на предварительном следствии было теперь нельзя. Но менять нарисованный раньше портрет энтузиаста-сталиниста Солженицын не захотел. Дав сцену добровольного согласия Якубовича на ложные показания, Солженицын добавил к ней абзац, основанный на новом документе:

«И можно было на следствии не трогать Якубовича и пальцем! Но это было для ГПУ слишком тонко. Как и все, достался Якубович мясникам-следователям, и применили они к нему всю гамму – и морозный карцер, и жаркий закупоренный, и битье по половым органам. Мучили так, что Якубович и его подельник Абрам Гинзбург в отчаянии вскрыли себе вены… После поправки их не пытали, только была двухнедельная бессонница…» («Архипелаг ГУЛАГ». Париж, 1973. С. 404–405).

Нелепость этой последовательности событий совершенно очевидна. Арестованный Якубович добровольно и с энтузиазмом сразу соглашается стать ключевым свидетелем обвинения, а его после этого долго и без нужды пытают, доводя до попытки самоубийства, рискуя сорвать этим всю постановку судебного спектакля. В дальнейшем изложении Солженицыным всего этого дела (с. 405–408) также много намеренных искажений с попыткой распространить модель добровольного сотрудничества со следствием на другие показательные процессы:

«Ну разве не находка для прокуратуры?

И разве еще не объяснены процессы 1936–38 годов?

А не над этим разве процессом понял и поверил Сталин, что и главных своих врагов-болтунов он вполне загонит, он вполне сорганизует вот в такой же спектакль?»

Самая трудная миссия

Первый том «Samizdat Register» со своим очерком «From the History of Ideas. Part I» («Из истории идей». Часть 1) Якубович получил от меня через Роя. Возможно, что это была его первая публикация за 45 лет. Очерк занимал в книге сорок страниц и был переведен на английский Тамарой Дейчер, вдовой писателя и историка Исаака Дейчера (Isaak Deutscher), автора знаменитой трехтомной биографии Льва Троцкого, изданной в 1954–1963 годах и известной на Западе почти каждому марксисту. На очереди у меня были вторая часть воспоминаний и еще два очерка Якубовича – о Зиновьеве и Каменеве, которых он хорошо знал. Рой послал Якубовичу и копию своей рецензии на второй том «Архипелага». Ответ Михаила Петровича пришел с некоторым опозданием, он писал:

«Дорогой Рой Александрович!

Постараюсь на днях отправить Вам некоторые материалы. Для меня эта отправка нелегкое и непростое дело. Надо добираться до почты два километра. Автобус не ходит – надо идти пешком. А у нас – то бураны, то гололед. Постараюсь добраться. С трудом хожу. Состарился тотально и неизвестно почему до сих пор не умираю…

Подробно не могу сейчас написать по поводу Ваших статей. Скажу только кратко. У меня другое впечатление от “Архипелага”. Я воспринимаю его не как “художественное исследование” системы и практики сталинских лагерей, а как политический манифест, обоснованный примерами из этой системы и практики. “Архипелаг Гулаг” для Солженицына вовсе не потому интересен, что он вскрывает преступления сталинской эпохи, а потому, что дает ему возможность идентифицировать практику “Архипелага” с идеей социализма и идеей всякой революции вообще…»

Почерк у Якубовича был очень мелкий, но четкий, без всяких следов дрожания руки, характерного для людей этого возраста. Он сообщил в письме:

«…ко мне в Дом инвалидов приезжали корреспонденты АПН: брали интервью по поводу “Архипелага” и о том, что в нем написано обо мне. Кроме того, заказали мне статью и очень с ней торопили. Будет ли где-нибудь напечатана, я не знаю…»

Статья Якубовича, по-видимому, не публиковалась, и копий он Рою не присылал. Была у него одна главная просьба ко мне и Рою – написать и опубликовать в альманахе «Двадцатый век» опровержение той версии следствия по делу Союзного бюро, которое вошло в «Архипелаг».

Рой эту просьбу выполнил и вскоре прислал мне очерк «М. П. Якубович и А. И. Солженицын», десять машинописных страниц. В нем рассказывалась история взаимоотношений этих двух людей и сравнивались тексты из реального письма Якубовича в прокуратуру и той искаженной версии, которая была в книге Солженицына. Однако Рой в своем очерке приводил и цитату из письма Якубовича, в котором Михаил Петрович обсуждал признание Солженицына в разделе «Стук-стук-стук» во втором томе «Архипелага», где автор рассказывает, как был завербован в первом своем лагере в 1946-м в качестве осведомителя, получив псевдоним Ветров (Париж, 1974. С. 347–367). Среди бывших советских заключенных обсуждение этой проблемы было тогда очень острым, выходя и в западную прессу. Но я не хотел в нем участвовать. От публикации очерка Роя во втором номере «Альманаха», выход которого ожидался в конце 1976 года, я поэтому отказался. Сам Солженицын с августа 1976 года жил уже в США, в северном штате Вермонт, почти в полной изоляции в лесном имении, обнесенном высоким забором. Швейцарский адвокат писателя Фриц Хееб был уволен и теперь судился со своим бывшим клиентом, требуя компенсации за потерянную практику.

Я решил, что никакие статьи не могут быть действенными. Рассказ о Якубовиче в главе «Закон созрел» был ложным и мог классифицироваться как клевета. Исправить искажения должен был только сам автор. Чтобы Солженицын это действительно сделал, существовал лишь один путь – об этом его должны попросить издатели. Но только просьба британского издателя могла иметь реальный эффект.

Публикацию клеветы, как известно, можно оспаривать через суд. Однако и в США, и в других странах ответственность несет автор клеветнических заявлений и иск через суд предъявляется к нему. В Великобритании же ответственность за клевету несет издатель, он обязан проверять достоверность публикуемых материалов.