20 см - Александр Кормашов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Сидевшие с ним за одним столиком Черн и Сталн отставили пиво и положили на стол один сигару, а другой — трубку. В зале тоже отчего-то настала тишина. Дав отбой и вернув телефон в карман, Фарн произнёс то, о чём знал ещё со вчерашнего вечера:
— Звонил сын. Сказал, что проект замораживают, финансирования больше не будет. Намекают, что все их наработки неплохо передать в другое КБ.
Фарн не ждал никакой особой реакции. У старых муравьёв давно выработалась примета: если какой-то проект внезапно замораживают, значит, есть ненулевой шанс, что сама идея реализуема. Значит, пройдёт ещё какое-то время, когда о проекте не будет ни слуху, ни духу, а потом вдруг появится готовое изделие, и все ахнут. И настанет новая эра. Или нет.
Фарн заказал себе ещё кружку пива и вдыхнул пену, словно воздух. Ударило в нос. Черн пытался прожечь сигарой стол, Сталн сипел пустой трубкой.
— Муравьи бывают синие, бывают коричневые, — вдруг начал говорить он. — Бывают жёлтые, бывают оранжевые. Могут быть даже белые. Не бывает лишь так, чтобы не было никаких муравьёв. Так и с Землёй. Она может быть какой угодно, хоть круглая, хоть квадратная, хоть игольчатая, как ёж. Главное, какой в неё вложен смысл. Внучка пришла из школы и сказала, что дети говорят, будто вся планета утыкана такими воронками, как наша. В одних добывают алмазы, другие — жерла вулканов, ещё в других тюрьма для плохих учеников, а у нас нефтеперерабатывающий завод, — он ткнул трубкой в пол. — Детский вопрос. Откуда на Земле нефть?
Парадоксальность мышления Стална всегда увлекала Фарна, и при других обстоятельствах он мог бы подискутировать, но сейчас лишь спросил:
— И откуда?
— Её получают из тел сброшенных в воронку муравьёв, — ответил Сталн. — Так думают дети. Они, конечно, ошибаются, но, возможно, сумели уловить главное. Нет муравья, который не хотел бы из этой перебраться в другую воронку. Намерен согласиться. А иначе зачем так долго жить?
XII
Персон-а-3д не любила принимать гостей у себя дома, но любила ходить на званые ужины к родственникам или к друзьям. Там она изучала другие семьи. Все эти семьи были замечательно устроены, и она уже верила, что когда они с Фарном-2д поженятся, у них будет точно так же. Даже лучше. Потому что по уровню любви и взаимопонимания они фактически уже принадлежат к высшей касте.
— Видишь? — показывала она глазами на какую-нибудь семейную пару, сидящую за столом напротив.
Фарн-2с ничего не видел, но когда они приходили в гости, замечал, что она то и дело сравнивает их пару с другими, и ему льстило, что лично он у кого-то постоянно выигрывает, как минимум, по очкам.
Её родственница, тётя, была замужем за фантастом. Нормальным фантастом. Он не считал даже себя писателем, что никакой другой уже больше не существует. Есть только детская литература, а потом бац! сразу фантастика. Он не был детским писателем.
Дети, наверное, его бы пугались.
К гостям он выходил в просторном цветасто-оранжевом хитоне до пола, его длинные рукава были прихвачены штрипками у плеч и оттуда свисали, как пёстрые, хорошо продуманные лохмотья. На голове у фантаста громоздилась сложная тканевая конструкция с внутренними вентиляционными каналами и двумя водонепроницаемыми карманами для льда (жена говорила, что когда муж работает, его мозги аж кипят), да и на ногах что-то было: под хитоном при ходьбе что-то чпокало и довольно мелодично позвякивало.
Его жена, как бы ярко ни принаряжалась, по сравнению с ним, всё равно выглядела скромно.
— Я опять как серая мышь, — жаловалась она перед зеркалом, ожидая прихода гостей.
— Не гневи людей! — бодро отвечал муж, — Ты выглядишь пр-рекр-расно!
Лично у фантаста друзей практически не было, но его жена, божественная и несравненная Ласцон-а, так обожала принимать гостей, что порою затаскивала к себе муравьёв почти незнакомых. Когда-то она училась в театральном училище, но всю жизнь проработала журналисткой и телезвездой на канале «Мурашки», была много старше мужа и свято верила в биологическое родство душ, причём в такое родство, что вгоняла своих гостей в краску. Племянница розовела от любопытства.
Фантаст сидел в голове стола, его жена на другом конце, и все её интонационно волнующие слова, интригующие взгляды, загадочные улыбки и жесты опутывали гостей, словно паутиной. И чем больше гости ели, пили, смеялись, непринуждённо рассказывали или сокровенно делились, тем быстрее сворачивались в один дружный и дружески шевелящийся кокон, а потом и в утомлённую куколку, а уж вылупится ли из этой куколки что-то новое, об этом было сложно говорить — многие гости больше не возвращались.
Если бы хозяину кто-то сказал, что весь ужин устроен только для него, он бы даже обиделся. Сам фантаст был уверен, что с похмелья ему всегда отлично писалось, и когда назавтра рождалась новая глава, населённая персонажами, почему-то крайне похожими на вчерашних гостей, он испытывал небывалый творческий подъём, но и торопился расправиться с этими персонажами ещё до следующего ужина.
На правах тёти, Ласцон-а оставляла племянницу и на после ужина. Пока их отяжелевшие мужчины сидели на диване, вздыхая и вытирая со лба пот, а ведь впереди их ещё поджидали и последнее кофе и по рюмочке на дорожку, женщины бодро убирали со стола, живо ополаскивали посуду и грохотом загружали её в посудомоечную машину.
Там же, на кухне, они иногда присаживались и за последним кусочком торта. Хозяйка давала Персон-е-3д последние советы, как будто та завтра выходит замуж, а голых мужчин ещё не видела.
— Главное, не позволять ему ходить по дому голым. Мой всегда ходил голым. Говорят, что в нашем квартале крайние дома расположены слишком далеко от магистрального вентилятора, а температура земли повышается, ты не слышала? Голый и работал. И всё жаловался, что прилипает к креслу. Потеет и прилипает. Я накинула на кресло простыню, но та тоже прилипала и тащилась за ним, как шлейф. Он перекидывал её через плечо и в таком виде ходил по дому. Но ко мне же приходят люди! Многие приносят цветы, а ещё берут интервью, да и старые поклонники иногда навещают, ты их видела. И тогда