Тьма над Петроградом - Наталья Александрова

Пригибаясь, пересекли поляну, залитую, как молоком, клубамигустого тумана, углубились в сырой полусонный лес и с тех пор брели за неутомимыммолчаливым проводником. После полудня проводник остановился, выбрал каждому подлинной слеге и предупредил, что дальше начнется глубокое болото, так что нужноидти за ним, никуда не сворачивая. Борис уже здорово выдохся, а чухонец все шели шел впереди, не сбавляя темпа.

– Этта хорошая дорога… – проговорил проводник,выбравшись на высокую кочку. – Красный здесь не ходить, думать – болото,нет дорога… а здесь есть дорога, только не все ее знать…

– Далеко еще идти по этой хорошей дороге? –проговорил Борис, переведя дыхание.

– Не-ет, не далеко-о! – протянул чухонец и сновазашагал вперед как заведенный.

– Точно он в трясину нас заведет, леший! –зашептал Саенко, догнав Бориса и поравнявшись с ним. – Ох, чует моесердце, заведет!

– Что-то ты, Пантелей Григорьич, нервный стал! –усмехнулся Борис. – Раньше тебя, насколько я помню, предчувствия непосещали! Не иначе как от паштетов мадам Иветт воображение разыгралось!

– Не знаю ни про какое обряжение, – недовольнопробурчал Саенко. – А только сердцем чую – будет что-то недоброе…

Ордынцев не успел ему ответить, потому что они вышли наопушку леса. Впереди лежало просторное поле, за ним виднелись сараи иприземистые домишки городской окраины.

– Все, каспада, дальше я не ходить! – вполголосапроговорил чухонец. – Этта есть город Энск. Пажалуйте деньги!

Мари передала проводнику сверток, и он исчез в зарослях.

– Ишь, как ходит, шельма! – проговорил вследпроводнику Саенко. – Веточка не треснет! Ох и подлый же народ…

– Повторяешься, Саенко! – оборвал егоБорис. – Пошли дальше, тут задерживаться не след!

Путники торопливо пересекли поле, поравнялись с первымигородскими строениями. Из-за дощатого сарая доносился стук топора.

– Пробираемся к станции! – скомандовалаМари. – Там, среди людей, легче затеряться, здесь мы слишком на виду!

– Оно верно, – одобрил Саенко. – Среди людейзавсегда сподручнее. Только где людей больше, там и патрули шляются.

– Не рассуждать! – резко оборвала его Мари. –В отсутствие Сержа я здесь командую!

Все трое цепочкой пробрались между сараями, миновали пустые,не вскопанные еще огороды и вскоре оказались возле пакгаузов, протянувшихсявдоль железнодорожных путей. Здесь действительно было людно – брели запуганныекрестьяне с тощими мешками, бежал растрепанный пассажир с чайником, опоздавший насвой поезд, крутились какие-то подозрительные личности.

– Подождите меня здесь! – распорядиласьМари. – Я узнаю насчет поезда на Петроград.

Она скрылась в здании вокзала.

Ордынцев огляделся.

За время его отсутствия Россия чрезвычайно сильно изменилась.Впрочем, он помнил ее не только дореволюционной – нарядной, хлебосольной,праздничной, в колокольном звоне и радостном сиянии пасхальных свечей.

Помнил он и страшный восемнадцатый год, голод и холод,стрельбу на улицах Петрограда, пьяных матросов, колотящих прикладами в дверипрофессорских квартир. Помнил кровавую разруху Гражданской войны, махновскиетачанки и звериные лица дезертиров…

Но даже тогда в этих злых разбойничьих лицах было что-точеловеческое – было в них опьянение свободой, вседозволенностью, жуткоеопьянение русского бунта – хоть день, да наш! Кто был ничем, тот станет всем!

Сейчас все было не такое.

На всех лицах, которые видел Борис, читались неуверенность ибоязнь, как будто люди сомневались, дозволяется ли им жить на этом свете, можноли дышать сырым тифозным воздухом и ходить по волглой глинистой земле, болееподходящей для рытья могил, чем для пахоты. Неуверенность читалась на лицахкрестьян, мечтающих попасть на поезд и продать или обменять хлеб на соль илимануфактуру. Неуверенность – на лицах горожан, которым нужно куда-то ехать посвоим незначительным делам. Но такая же неуверенность была и на лицекрасноармейца, который курил самокрутку возле двери вокзала, и на лицевертлявого типчика, явно норовящего что-нибудь спереть…

– Дядя, дай копеечку! – раздался рядом с Борисомтонкий детский голос.

Рядом с ним крутился чумазый мальчишка-беспризорник.Стрельнув по сторонам цепким вороватым взглядом, он повторил, на этот разнаглым хрипловатым голосом:

– Дядя, дай лимон!

– Какой еще лимон? – удивленно переспросилОрдынцев. – Зачем тебе лимон?

– Известно зачем – на курево! – Мальчишка искосапосмотрел на Бориса, прищурив левый глаз.

– Лимон – на курево?

– Лимон не знаешь? Мильон рублей! – И мальчишка,кривляясь, запел: – «Ах, лимончики, мои червончики! Где вы растете и в какомсаду?!»

Борис понял, что допустил непростительную ошибку: забыл, чтов России лимонами называют миллионы обесценившихся рублей…

– Барин, дай лимон! – повторил беспризорник,понизив голос и глядя на Бориса с угрозой.

– Какой я тебе барин? – отозвался Борис, тоженевольно понизив голос.

– Известно какой! – процедил мальчишка, оттопыривгубу. – Барин – белая кость, голубая задница! Ух, сколько мы таких вдевятнадцатом порезали! Уж попили вы нашей кровушки, теперь нам очередь пришла!Дай лимон, а то заору!

– Что ты врешь? – зашипел Борис, пригнувшись ипопытавшись схватить мальчишку за ухо. – Никакой я не барин, акомандированный служащий!

– Это ты в чеке расскажешь, какой тыкомандированный! – выкрикнул мальчишка, ловко уворачиваясь. – Атолько я вижу, что ты есть барин и шпиён! Вон у тебя какие руки чистые, разве жу пролетария такие бывают? Последний раз тебе говорю – дай лимон, а то патрулякрикну!

– Патруля, говоришь? – спросил появившийся рядомСаенко, ухватив беспризорника за вихор и рванув на себя. – Я щас сам тебя,паразита, патрулям сдам! По тебе, гаденышу, детприемник давно плачет! Небосьтолько что из колонии сбежал? Щас тебя быстро обратно оприходуем! Будешь знать,как к ответственному товарищу цепляться!

– Ой, дяденька, отпусти! – заверещал мальчишкапрежним тоненьким, жалобным голоском. – Я больше не буду! Тамбовские мы, унас там голодуха, папка на Гражданской голову сложил, мамка с голоду померла,вот и ищу, где бы хлебца перехватить!

В ту же секунду беспризорник рванулся, оставив в руке Саенкоклок волос, поднырнул и скрылся в вокзальной толпе.

– Осторожненько надо, Борис Андреич! – опасливопробормотал Саенко, переглянувшись с Борисом. – Ох и подлый же народ этибеспризорники! Просто житья от них нет! Как бы шкет этот неприятностей ненакликал…

Саенко словно в воду глядел.