Черное зеркало колдуна - Лариса Капелле

– Зачем вам, господин, видеть-то его? Но как вам будет угодно, – неторопливо говорил Толоконников, – покойник, царство ему небесное, по правде сказать, никудышным был человечишкой, лишь сказки рассказывать мастер. Так господам только сказки и подавай, на быль они не больно-то охочи! Поэтому и привечали его боярин с боярыней. По мне, так за порог его пускать не надо было!

– Сердце небось прихватило. До баб был охоч да пил безмерно, пустобрех, мастер только зубы девкам да молодым вдовицам заговаривать, – поддержала Толоконникова Агафья-ключница, на ее лице на миг проступило непонятное, какое-то торжествующее выражение и тут же исчезло.

– Дрянь человечишко, все вынюхивал да выискивал… – тем временем вступил в разговор Семен. Он болтал с радостью человека, которому наконец удалось обратить на себя внимание хоть кого-то. Его сморщенное личико сияло от удовольствия, словно смерть Фрола была нежданным развлечением. Толоконников и Агафья в один голос цыкнули на него, да так, что мужик пугливо замолчал, не понимая, чем он вызвал такое недовольство.

– Я должен осмотреть умершего, – не терпящим возражений тоном заявил Федор.

Толоконников с видимым неудовольствием откинул старую рогожу, прикрывавшую тело.

– Как господину будет угодно, – пожал плечами он.

Фрол был полуодет. Простая рубаха задралась и открывала некрасиво отекшие ноги и все, чем покойный так любил грешить. Зрелище было малоприятное. Агафья вздрогнула, отвернулась и забормотала молитвы. Федор же нахмурился, помотал головой, внимательно осмотрел ноги. Потом обратился к лицу, приподнял веки, ощупал шею и впалую грудь. Аккуратно, одними пальцами приоткрыл рот покойного, провел пальцем по нёбу и языку. Таким же быстрым движением взял кубок, стоявший рядом с кроватью, понюхал остатки жидкости и так же быстро отставил. Еще раз приподнял веки и удовлетворенно покачал головой. Вышел во двор, подозвал возницу. Тот выслушал, кивнул и, мигом развернув повозку, помчался в Кремль. Басенков вернулся в каморку и объявил оторопевшим Толоконникову и Агафье:

– Я запрещаю вам трогать умершего до прибытия лекаря Земского приказа.

Еще раз внимательно оглядел комнату. Подошел к столу, осмотрел кубок. Он был деревянным и явно принадлежал сказителю. Рядом стояла глиняная бутыль. Федор поднес сосуд к носу: судя по запаху – мед. Поколебался, потом вылил несколько капель на запястье, попробовал. Мед был не отравлен, значит, яд подсыпали прямо в кубок. Пробежал взглядом по комнате. Взял и перетряс суму сказителя. Наткнулся на небольшой свиток, который его заинтересовал.

Федор поднес его к неровному свету крошечного слюдяного окошечка, прочитал и положил в свою сумку. Потом обратился к небольшому сундучку, в котором покойный хранил весь свой неказистый багаж.

– Странно, – вслух произнес он, – у Капищева должны были быть хоть какие-то средства для жизни. Где они?

– Кто его знает? – махнула рукой Агафья. – Сколько говорила Никифору Щавеевичу, что охранников поставить бы надобно, а он все нет, да нет. Столько народу у нас разного шныряет, за всеми не уследишь. Как до сих пор весь дом по нитке не разнесли?! – с откровенной враждебностью обратилась она к Толоконникову.

– Неправду ты, Агафья, говоришь, никто не шныряет, а охранника ставить постоянного – расходы немалые.

– А добро пропавшее – не расходы! – не унималась Агафья.

По всей видимости, не все ладно было между управляющим и ключницей.

– То есть вы считаете, Капищева могли и обокрасть после смерти. А может быть, и убили, чтобы обокрасть… – задумчиво произнес Басенков. – Водились ли у Капищева деньги?

– Какое там, голь перекатная, все, что зарабатывал, все в кабаках да по девкам пропадало, – твердо ответил Толоконников.

– Да не скажите, Никифор Щавеевич, второго дня были у Фрола золотые монеты, сам видел… – начал было слуга Семен, но под строгим взглядом Толоконникова скукожился и притих.

– С пьяных глаз тебе привиделось, – внушающе проговорил управляющий, – не было у Фролки гроша за душой, а теперь и не будет.

Федор спорить не стал, содержание свитка оглашать было слишком рано, но следовало взять юркого слугу на заметку. Федор решил допросить его при первом удобном случае.

Лекарь, немец Вернер Шлосс, прибыл через два часа. Все это время в доме царила напряженная тишина. Боярыня с дочерьми заперлись в своих покоях. Шацкий молча сидел в обеденной зале. Он, казалось, был единственным человеком, которого потрясла смерть сказителя. Лицо его осунулось, побледнело, под глазами залегли темные круги. Немец был человеком обстоятельным. Не торопясь он поздоровался с Басенковым, боярином, Толоконниковым, внимательно оглядел подслеповатыми глазками сумрачную залу и предложил проводить его к покойнику. Федор спустился вместе с ним. Вернер, бормоча что-то себе под нос, принялся внимательно осматривать покойника. Через пару минут он поднял глаза на Федора и, улыбнувшись, произнес два слова на латыни:

– Atropa belladonna, – и уже по-русски продолжил: – Здешние знахари называют ее бешеной ягодой или сонной одурью. Все признаки отравления. Вы не ошиблись, сударь. Слизистые сухие, шершавые и синие, зрачки расширены, отек шеи, предплечий и нижних конечностей. Кто-то отправил этого подлеца к праотцам, – поморщил презрительно нос лекарь, – можно, конечно, на брагу все свалить. Это вы сами выбирайте.

Федор задумался, прокрутил в голове возможные варианты и наконец ответил:

– Скрывать правду незачем, да и время зря только потеряем. Нужно допросить всех присутствующих.

– Как вам будет угодно, – пожал плечами лекарь и последовал наверх вслед за Федором.

Трапезная на этот раз была полна народу. Боярин с боярыней сидели за столом. Сестры Шацкие и племянница Марфы пристроились в сторонке со своей вечной куделью. На их лицах читалась странная смесь страха и любопытства. Но все молчали – ждали, когда подьячий наконец заговорит.

– Этот человек был отравлен. Это убийство, – произнес Федор, четко выделяя каждый слог и внимательно наблюдая за реакцией присутствующих. Тишина нависла тяжелым пологом.

– Пил он много, – наконец решилась Марфа, – может, что перепутал и окочурился.

– Да и кому пришло бы в голову убивать этого человека? На всех пьяниц и лежебок яду не напасешься, – презрительно пожал плечами Толоконников, – да и дверь была заперта изнутри. Может, сам на себя руки наложил!

Федор скептически пожал плечами. Меньше всего жизнелюбивый сказитель был похож на кандидата в самоубийцы. Хотя ни от одной из гипотез отрекаться было не след. Пока он размышлял, его молчание стало еще больше раздражать присутствующих. Все явно занервничали. Подьячий же тянул, раздумывал, да и торопиться ему было некуда, пусть поволнуются. Поэтому, когда он вновь открыл рот, все подпрыгнули от неожиданности: