Приятель - Дэвид МакГроги

– Вот, посмотрите, – предложил я ей, а сам снова уселся на стул.

Она не подняла головы, только смотрела на галстук. Никаких возгласов типа «Ах, какой красивый!», или «Отличный подарок!», или «Что этим хотели сказать?» Она молчала, и молчание это резко отличалось от реакции, наблюдавшейся примерно у двухсот женщин (по грубым подсчетам), которых я успел допросить на сей предмет раньше.

Мой экспромт поставил все на свои места. Мы с нею были знакомы целую вечность, и она никогда не смотрела на меня как на заурядного клиента ветклиники, и о Гарри заботилась очень горячо. Глядя на то, как Пэм ерзает от смущения, заглянув ко мне домой в конце рабочего дня, я пришел к однозначному выводу:

– Это пришло от вас.

Она не подняла глаз, когда я это сказал. Голова по-прежнему была опущена, а глаза смотрели в пустоту, куда-то в сторону галстука.

– Мне, право, очень жаль. Я поступила так, не подумав как следует.

* * *

Десять лет я знал Пэм Бендок, и всегда общение с ней было приятным, но ни к чему не обязывающим. Говорили мы об отдыхе, о ресторанных трапезах, о районе Бэк-Бэй, о моей собаке. Пэм излучала непоколебимую уверенность и спокойствие. Одетая в джинсы и футболку, спрятанные под белым врачебным халатом, эта женщина, казалось, видит мир таким же, каким вижу его я. Но личные отношения? Встречи за стенами ее клиники? Нет. Нет. И еще раз нет. Оглядываясь теперь назад, я понимаю, что должен был заподозрить Пэм гораздо раньше. Наверное, где-то в глубинах подсознания я и догадывался, но в список явных подозреваемых ее так и не включил.

Во-первых, она никогда и ни от кого не скрывала, что у нее есть муж и две маленькие дочери. И, в отличие от некоторых, вовсе не склонна была по воле каприза поглядывать на сторону. В этом был отчасти секрет ее привлекательности.

Кроме того, мы родились и выросли в разных мирах, пусть и лежащих всего в нескольких милях друг от друга. Я жил в городе, не был связан никакими узами, почти каждый вечер ужинал поздно и хранил удивительную свободу от какой бы то ни было ответственности. Она же выросла там, где нанятые работники аккуратно подстригают газон перед домом, где в конце года беспокоятся о том, чтобы сделать достойные подарки учителям начальной школы, где жители всего квартала угощают друг друга домашним рождественским печеньем, а по вечерам в субботу принято заказывать столик на четверых в чопорном ресторане, в кругу таких же благовоспитанных семей, знакомство с которыми не идет дальше чинных приветствий при встрече.

И я сидел, ошарашенно смотрел на ее макушку (Пэм так и не поднимала головы, рассеянно глядя на галстук) и – странное дело – испытывал крайнее раздражение. По простодушию своему я тогда думал только об одном: да она просто пользуется мной, быть может, и неумышленно, чтобы немного отвлечься от монотонной жизни в пригороде.

– Вы же замужем, – сказал я.

– Теперь уже нет, – сообщила она и впервые после Великого Разоблачения подняла на меня глаза. На нежных щеках блестели слезы. – К сожалению, между нами все кончено. Мы с мужем не принесли друг другу ничего, кроме огорчений.

Я принял эту информацию к сведению, но ничего не сказал: какая-нибудь банальная фраза, которой можно отделаться, в голову не приходила, а собаки рядом не было, и некому было заполнить возникшую долгую паузу. Пэм не выдержала первой:

– Мне действительно очень жаль. Я поступила глупо. И здесь мне совершенно нечего делать. – Я снова промолчал, она подождала и спросила: – А хотите знать, почему я это сделала?

– Хочу.

Пэм продолжила не сразу. Она немного помолчала – я четко расслышал шаги нескольких прохожих за окном.

– Однажды мы с подругой пошли пообедать в «Стефани», – решилась начать свой рассказ моя гостья. – Это ресторан на Ньюбери-стрит, недалеко от моей клиники. У меня было такое чувство, будто вся жизнь идет ко дну. Семейные отношения потерпели крах. В клинике тоже не все шло гладко. Понимаете, на меня как бы обрушилось все сразу.

Она сделала паузу, не поднимая глаз.

– Стояла весна, день выдался на редкость теплый, мы сидели в открытом дворике ресторана, выходящем на улицу. И тут я увидела вас. Вы с Гарри шли по противоположной стороне и остановились у перехода, ожидая, когда загорится зеленый. Вы просто стояли, рассеянно глядя по сторонам, а Гарри застыл рядом. – Последовала еще одна пауза, но теперь Пэм, казалось, взяла себя в руки. Покрасневшими от слез глазами она смотрела прямо на меня. – То, что произошло дальше, вы сделали автоматически, даже не задумываясь – чуть наклонились, протянули руку и прижали Гарри носом к своей ноге. Просто приласкали его, думая о чем-то своем. Тут загорелся зеленый, пес посмотрел на вас, и вы вдвоем зашагали по переходу.

Теперь она заметно оживилась и стала больше походить на доктора Бендок, которую я знал, а не на слабую женщину Пэм, которая вдруг ударилась в слезы, придя после работы ко мне домой. Теперь она не сводила с меня взгляда.

– В тот момент меня будто током ударило: ну да, вот ради чего я работаю! Не ради того, чтобы спорить с каким-нибудь занудой о том, почему мы повысили тарифы на целую пятерку, а ради вот этого – чтобы вам с Гарри было уютно вдвоем.

Признаюсь, что к этому моменту мое раздражение сменилось искренним интересом – гораздо быстрее, чем я мог бы предположить. Вот ведь как бывает. Кажется, что знаешь человека, с которым столько раз за десять лет жизни одного замечательного пса встречался в тесном кабинете ветеринарной клиники. А выходит, ничего ты толком не знаешь – так, силуэт, смутный абрис. О той буре мыслей и чувств, что кипят в чужой душе, даже не догадываешься.

– А потом уж и не знаю, что на меня нашло, – продолжала Пэм, – но в тот же день я отправилась в «Эрмес» и купила этот галстук.

Она произнесла название иначе, чем я, ближе к французскому, с ударением на последнем слоге – по-моему, так правильнее.

– И сразу после этого взяла в киоске на Бойлстон-стрит открытку. Вы заставили меня улыбнуться там, в «Стефани», в тот момент, когда мне казалось, что я уже разучилась улыбаться. Вот об этом я и написала. А на следующий день отправила вам. Было 15 апреля, день подачи налоговых деклараций, на почте стояла длинная очередь. Я уж было хотела плюнуть на все и уйти. Раньше я никогда ничего подобного не делала. Даже в голову такое не приходило.

Я быстро узнавал много нового о Пэм, которую совсем не знал, в отличие от доктора Бендок. Например, если я молчу, она заполняет возникающие паузы. И я решил придержать язык за зубами.

– Вы принесли радость мне, а я решила порадовать вас, – заговорила она снова. – И потом вдруг сразу после этого Гарри серьезно заболел, я же могла только охать. Так что все получилось совсем не ко времени, хуже и не придумаешь. Нужно было просто запрятать это подальше, чтобы вы и не узнали никогда. – Помолчала и добавила: – Надеюсь, я не причинила вам слишком много хлопот?

Да нет, так, сущие пустяки. Я и не заметил даже. Всего-навсего допросил с пристрастием всех мало-мальски знакомых женщин, стараясь отыскать тайную поклонницу. Выставил себя на посмешище перед неисчислимым множеством людей. Эта история не выходила у меня из головы несколько недель. А так – сущие пустяки.