Сила Солнца: Фантастическая повесть для молодежи из времен недалекого будущего - Николай Андреевич Чайковский

что нас несет куда-то легкий автомобиль, что мы едем по твердой земле, по гладкой дороге, а не мчимся по воздуху. Ощущается только слабое покачивание.

Я пошел в столовую. Там я застал веселую компанию; все сидели за столом и разговаривали. Меня встретили дружеским смехом и начали спрашивать, как мне мечталось под луной на такой высоте над морем. Я сел на свободное место и стал прислушиваться к разговорам; мне самому разговаривать не хотелось.

Повар приносит еду. Ненадолго забегают два наших пилота, мигом проглатывают свой ужин и возвращаются в кабину. Мне хочется заглянуть туда хоть на минутку, но приходится ждать. По нашему «закону» — мы все перед вылетом поклялись соблюдать правила и во всем слушаться нашего воздушного «атамана», Михаила Антоновича — в кабине летчиков недопустима теснота и шум. Пилотам не позволено вести пустые разговоры и обмениваться громкими фразами. Их ничто не должно отвлекать от управления; поэтому и дверь в кабину пилотов сделана из толстого двойного стекла и не пропускает никакого шума из «внешнего мира».

Через час в кабине освободилось место, и я этим воспользовался. В кабине царит полумрак, и только внизу, под рулем, светятся маленькие лампочки. Перед креслами пилотов — окошко годографа. На черном фоне выделяются светлые линии — карта местности, над которой мы пролетаем, то есть западного побережья Черного моря от Одессы до Константинополя. Эти города соединены почти прямой линией, по которой ползет яркая точка, отображающая наш полет. Можно видеть, что пилоты твердо держат курс, точно не летят в воздухе, а едут по рельсам железной дороги.

Сбоку от годографа — указатель высоты полета. Цифры показывают, что мы летим ровно, на постоянной высоте.

Пилоты сидят в очень удобных креслах с мягкими спинками. Их ноги прикрывают теплые полости. Один из них пилотов занят управлением, второй отдыхает и в случае нужды помогает товарищу. Они сменяются каждый час.

Я еще долго следил за их работой и рассматривал приборы в кабине. Видел тахометр[28], показывавший 70 км в час, часы, на которых была почти полночь, барометр, термометр и прочее, а также указатели остатка заряженного металла в каждом из моторов. Все это так ярко светится, что в полумраке, если поднести книгу поближе, можно даже читать.

В «моторную кабину» действительно не доносятся веселые голоса из столовой. Здесь слышен только гул радиомоторов и гиростатов; даже шум пропеллеров не долетает сквозь толстые стекла.

Я провел там около часа, а потом зашел в гостиную. Компания уже начала расходиться. Отправился спать и я, забрался на свой «второй этаж», разделся и вытянулся на удобной постели — но еще долго не мог заснуть…

Спал я тоже недолго, проснулся первым, как только стало светать. Никак не мог понять, где я: меня смущал свет, пробивавшийся внутрь сквозь неплотно задернутые шторы. Когда вспомнил, мне сделалось жутко; так высоко — и добро бы над землей, а то над бездонным морем!

Я пришел в себя, оделся и вышел, потому что в окнах не мог ничего разглядеть. Поднялся на террасу и увидел внизу густой, белый туман, окутывавший все море; лишь кое-где проглядывала темная вода. На небе одна за другой гасли последние звезды, а восточная часть небосклона розовела.

После я заметил внизу длинную, узкую полосу; она разрезала море белого тумана и понемногу продвигалась вперед. Нетрудно было догадаться, что это корабль… Берегов нигде не было видно…

Резкий холод прогнал меня с террасы. Внизу все еще спали. Я зашел в моторную; здесь по-прежнему сидели Михаил Антонович и первый пилот Корченко. Годограф показывал, что до Константинополя остается не меньше половины пути. Высота и скорость полета оставались неизменными.

Тем временем становилось все светлее. Я стоял позади пилотов и удивлялся: как они могут неподвижно сидеть за приборами всю ночь, не произнося ни слова?

Неожиданно Михаил Антонович нажал кнопку звонка. Вскоре в кабину вошел второй, резервный пилот Бадьорый и занял его место. Михаил Антонович взял меня за руку, мы вышли и направились в столовую. Здесь никого не было. Михаил Антонович принес горячей воды и налил нам чая. Несмотря на очевидную усталость, он был очень оживлен и весел.

Пока мы пили чай, взошло солнце. В спальне началось движение. Люди слезали со своих насестов, мылись в ванных комнатах и собирались в столовой. Пришел и заспанный повар Рукавичка и стал подавать завтрак.

Я снова зашел в кабину — и увидел что-то новое. Стало уже совсем светло, и цифры и обозначения на всех приборах, включая годограф, гипсоскоп, тахометр и так далее, — выделялись теперь черным на белом фоне. Согласно годографу, до цели нам оставалось полторы сотни километров. Мне стало скучно стоять там без дела, и я возвратился в столовую.

Вдруг с террасы к нам спустился профессор Слушкевич и провозгласил: «Товарищи, разрешите приветствовать вас волшебным словом, все значение которого поймет только тот, кто плывет по морю или летит над облаками: Земля! Земля!» Все вскочили и стремглав бросились к лестнице, ведущей на террасу; но там не могли поместиться все и внизу осталось немало недовольных. Я оказался на террасе одним из первых.

Перед нами, в направлении нашего полета и вправо до горизонта тянулась земля. До нее было еще очень далеко, однако в сильный бинокль уже можно было различить равнины, горы и леса. Слушкевич стал объяснять: справа виднеется болгарская крепость Варна; далее гористый мыс Эмине и последние отроги Малых Балкан, дальше — залив Бургас. Затем шли низменные побережья Болгарии и Турции, на горизонте вырисовывались какие-то горы, а прямо перед нами море сужалось в узкую полосу — Босфор. Вдалеке, слева, мы видели плоский берег Малой Азии с горами позади. Еще дальше мерцало море.

Очертания земли становились все более четкими. Мы уже видели длинную светлую ленту Босфора, а справа от нее показались самые высокие холмы Константинополя.

Наш самолет снизился; мы этого не почувствовали, только заметили, что земля будто придвинулась. Мы летели теперь на высоте одного километра. Вскоре мы, как на ладони, увидели весь Константинополь. За ним кончалась узкая лента Босфора и широко разливалось Мраморное море.

Сперва вместо города мы видели только холмики, покрытые зелеными садами, и минареты магометанских мечетей. Затем мы начали различать отдельные здания; но времени разглядывать их у нас уже не было: оставшиеся внизу ругались и требовали, чтобы мы спустились и позволили им хоть что-нибудь увидеть. Пришлось нам покинуть террасу…

Мне повезло: я вовремя заскочил в пилотскую кабину, и никто не успел меня опередить. Отсюда тоже открывался