Таинственная женщина - Жорж Онэ
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Узнаете, когда я найду нужным поделиться с вами, – резко оборвала банкира гостья.
– Вы не доверяете мне?
– Я хорошо вас знаю, мой милый. Вы будете служить мне до той минуты, пока не найдете более выгодным порвать со мной… – последовал циничный ответ.
– Надеетесь ли вы на успех? – Лихтенбах решил сменить тему.
– Я всегда надеюсь на успех… Взгляните на меня.
Она грациозно откинулась на спинку кресла, демонстрируя свою гибкую фигуру во всей красе, на губах мелькнула загадочная улыбка, а в глазах сверкнуло такое пламя, что старый Лихтенбах невольно вздрогнул. Кто устоит против чар этой женщины? И она сознавала свою силу. По первому знаку мужчины становились ее рабами. Это была бестия, пробуждавшая неутолимые желания и посылавшая своих жертв в бездну безумия, преступления и смерти.
– Да, вы добьетесь успеха во всем, – прошептал банкир зачарованно.
– Не преувеличивайте, пожалуйста. Я далеко не всесильна: вот Тремон, например, не поддался… Но я сделаю все что могу, чтобы добиться успеха.
Стук колес экипажа за воротами сообщил о возвращении мадемуазель Лихтенбах.
– Моя дочь вернулась, – проговорил хозяин дома.
– Так, значит, теперь она живет с вами?
– Она выразила желание присутствовать на похоронах генерала Тремона, с дочерью которого очень дружна.
На губах баронессы мелькнула улыбка.
– Случайная дружба или задуманная вами?
– Случайная, – сказал холодно Лихтенбах. – Они вместе воспитывались в пансионе.
– А теперь, узнав об этом, вы поощряете их дружбу?
– Я ни в чем не стесняю дочь.
– Да, я и забыла… Ведь вы идеальный отец, Лихтенбах. Вас можно уязвить этим. Берегитесь!
– Моя дочь – ангел… Я ничего не боюсь.
– И она, разумеется, считает вас добрым семьянином. Что, если бы кто-нибудь вздумал в один прекрасный день развеять ее убежденность?
Банкир выпрямился и угрожающим тоном спросил:
– Кто посмел бы сделать это?
– Один из ваших врагов… У вас ведь есть враги… Или один из друзей… Свет так зол!
– Горе тому, кто решится на это! – произнес глухим голосом Элиас.
Баронесса поднялась, прошлась по комнате и, наконец, спросила:
– Могу ли я перед отъездом увидеться с вашей дочерью?
Лихтенбах пристально взглянул на нее:
– Нет.
– Почему? Может, вы боитесь, что я окажу на нее пагубное влияние, если скажу десяток слов?
– Возможно.
Лихтенбах распрямился и, словно желая отплатить за все полученные от баронессы оскорбления, отчеканил:
– Мадемуазель Лихтенбах не должна иметь ничего общего с баронессой Софией Гродско.
София махнула равнодушно рукой.
– Прекрасно. До свидания, Лихтенбах! – И направилась в переднюю.
Банкир остановил ее:
– Пройдите отсюда. – Он отворил потайную дверь. – Спуститесь по этой лестнице. Вы никого не встретите до самой привратницкой.
Как только гостья ушла, банкир вернулся к своему письменному столу. Эта женщина всегда приводила его в волнение, хотя он прекрасно ее знал. Стук в дверь вывел его из раздумий. Лихтенбах отворил дверь и улыбнулся: в кабинет вошла его дочь.
– Я тебе не помешала? – спросила она.
– Нет, милая… Что же, ты довольна своим визитом?
– Да, очень довольна: я познакомилась с прекрасными людьми.
Лихтенбах не произнес ни слова.
– Женевьева очень счастлива, что обрела таких преданных друзей. Мадам Барадье – прелестная женщина…
– Ты добрая девушка, моя маленькая Марианна.
– Бедную Женевьеву постигло такое ужасное несчастье! – Голос девушки дрогнул, и в глазах ее блеснули слезы. – Она так же любила своего отца, как я тебя. Ты знал его?
– Нет… Но я слышал о нем.
– Это был близкий друг Барадье, крестный отец месье Марселя. Все они оплакивают его.
Лихтенбах пристально взглянул на дочь:
– Кто тебе сообщил это?
– Мадемуазель Барадье и Женевьева.
– Ты разговаривала с мадемуазель Барадье?
– Да, с ней и с ее матерью.
– И с сыном, быть может?
Вопрос был задан таким резким тоном, что девушка смутилась:
– Уверяю, папа, все они были очень любезны… Марсель Барадье проводил меня до ворот дома и усадил в карету… Что тут особенного?
– Ничего особенного. Но повтори все, что они говорили. Не упоминали ли обо мне?
– Ни разу. Это меня даже удивило… Ведь Барадье должны знать тебя?
– Да, мы жили в одном городе и почти в одно время покинули его. Но пути наши разошлись… Я должен тебе сказать, что между нами была крупная ссора. Мой отец не ладил с Графом, а Барадье – зять Графа…
– Но все это было так давно. Все, вероятно, уже забыто.
– Нет, дитя мое, мы хорошо и давно знаем друг друга, но всегда шли разными дорогами. Теперь ты взрослая девушка и должна знать, что ждет тебя в жизни. Будь осторожна при встрече с ними. Я давно собирался рассказать тебе о вражде между нами. Дед твой, старик Лихтенбах, много выстрадал из-за них… Все это происходило до нашего отъезда из Лотарингии. Тебя тогда еще не было на свете. Барадье и Граф переселились в Париж, я – также, хотя позднее. Ненависть разделяла нас надежнее, чем самые большие расстояния. Барадье и Граф для Лихтенбахов – заклятые враги. Запомни это хорошенько, дитя мое.
Марианна посмотрела на отца с тревогой:
– Ты хочешь, чтобы и я разделяла эту вражду?
– Боже сохрани! Я хотел только открыть тебе глаза.
– И мне больше нельзя будет видеться с Женевьевой? – не унималась девушка.
– Почему? Если тебе нельзя бывать у нее, она может бывать у тебя.
– Я буду в пансионе.
– Не навсегда же ты там поселишься.
Бедняжка подняла на отца глаза, полные немой мольбы.
– Ах, если бы ты разрешил мне остаться у тебя!
Лицо банкира озарилось радостью.
– Что бы ты стала здесь делать? – спросил он добродушно.