Таинственная женщина - Жорж Онэ

– Это не мог быть никто иной. Генерал не принимал никого, кроме своих близких друзей, Барадье и Графа… Однако эти господа, приезжавшие на виллу неоднократно и всегда к ночи, были, вероятно, знатные негодяи, если господин мой считал нужным удалять меня из дома до их приезда.

– Чему приписываете вы эту предосторожность со стороны генерала? – последовал очередной вопрос следователя.

– Уверенности, что я буду пристально следить за дамой и ее спутником, – уверенно проговорил преданный слуга.

– По-вашему, подоплека этого дела – любовная интрига?

– Так может показаться на первый взгляд. В действительности хотели, вероятно, овладеть секретом изготовления нового пороха…

– Так, стало быть, женщина была просто посредницей? – спросил Майер.

– Посредницей? Нет… Всем было прекрасно известно, что генерал никогда не вступит ни в какие переговоры… Она была приманкой, в этом нет сомнений. Я ее не видел, но после каждого ее визита кабинет генерала бывал пропитан каким-то особенно нежным, пьянящим ароматом… И голос этой дамы был такой же нежный, такой же чарующий, как и этот аромат… Ах, бедный генерал! Когда эта мерзавка появлялась, он трепетал от волнения и на лице его выступали красные пятна… Чувствовалось, что он с трепетом ждет ее… Когда она приехала в последний раз и генерал говорил ей, как он счастлив, как он боялся, что она не сдержит своего обещания, нужно было слышать, каким голосом она ему сказала: «Неужели вы сомневались в этом, генерал?» Видите ли, господин следователь, эта женщина была способна на все, была способна свести с ума честного человека, обворожить его своими чарами и хладнокровно подвести под нож убийцы… Что касается Ганса, это был просто агент-исполнитель… Он, очевидно, человек образованный, ведь генерал дорожил его мнением и мог толковать с ним о своих открытиях… Но по социальному положению он стоял ниже своей сообщницы. Это был грубый и вульгарный субъект. Только благодаря этой особе он мог войти в доверие к такому аристократу, как Тремон.

– А вам не удалось узнать у кухарки, что происходило в доме во время вашего отсутствия?

– Это была честная, но очень ограниченная девушка, кроме кухни ничем не интересовалась, вот почему господин Тремон ее не опасался. Однако она не раз видела эту даму и говорила мне, что это «чудо красоты… молодая, белокурая, с глазами, которые, наверно, погубили ее собственную душу и бедные души других людей…» Она говорила с генералом на иностранном языке… Господин Тремон, заметьте, владел только английским и итальянским…

– Не приметила ли она что-нибудь, что указывало бы на близость отношений между генералом и этой особой? – продолжал допрос следователь.

– Ах, господин следователь, ручаюсь головой, что она была любовницей генерала. Предпоследний раз, когда хозяин удалил меня на ночь, я на следующий день, убирая его спальню, нашел шпильки на полу. Не во время же простой беседы она распустила свои волосы! – проговорил Бодуан.

– Генерал Тремон был человек со средствами?

– Нет, сударь, у него было очень скромное состояние – тысяч двадцать франков годового дохода. Но его изобретения равноценны огромному богатству, они-то и были нужны негодяйке. В то время как она находилась в спальне генерала, сообщник ее рылся, вероятно, в бумагах, осматривал препараты…

– Не находили ли вы какой-нибудь клочок бумажки, обрывок записки, указывавший на эту связь?

– Никогда.

– Куда делись телеграммы, извещавшие генерала о приезде этих господ?

– Генерал тщательно уничтожал их. Да, он принимал меры предосторожности, чтобы не скомпрометировать свою прекрасную баронессу… Он боготворил ее, трепетал, как школьник, при мысли о свидании с ней.

– Однако он не выдал ей тайны своего изобретения? – полуутвердительно-полувопросительно проговорил Майер.

Лицо Бодуана передернулось.

– Да, потому что хотел преподнести его Франции. Он неоднократно говорил мне, когда ему удавался какой-нибудь опыт: «Бодуан, голубчик, когда наша артиллерия будет снабжена этим порохом, нам некого будет бояться». Конечно, хозяин до безумия любил эту особу, но еще сильнее он любил свою родину и ни минуты не колебался бы, если бы пришлось делать выбор. Несомненно, это и стало причиной его смерти. Злодеям не удалось хитростью завладеть его тайной, тогда они решились взять ее силой.

Письмоводитель уже не зевал: он слушал Бодуана с интересом, фиксируя его показания. Он записывал их теперь вкратце, поскольку его патрон допрашивал слугу генерала уже в третий раз, точно надеясь найти в его словах нечто новое. Что таилось за этой любовной интригой, связанной с преступным покушением? Было ли это дело рук иностранных политических агентов? Или просто попытка частных лиц овладеть открытием, обещавшим огромные выгоды? Но больше всего бесила Майера полная невозможность восстановить обстановку и подробности преступления, эта непроницаемая тайна грозила испортить ему карьеру. Расправляя усталым жестом свою бородку, он заметил:

– Да, преступники сумели принять все меры предосторожности: генерал умер, кухарка умерла, вас заблаговременно удалили… Человек с оторванной рукой точно провалился в преисподнюю, а таинственная женщина, вероятно, смеется сейчас над нами.

Бодуан покачал головой:

– Господин следователь, пока ее будут разыскивать, она будет скрываться, и ничего не удастся обнаружить. Вот если бы мне пришлось вести это дело, я знаю, что я сделал бы.

Майер, охваченный отчаянием, с любопытством взглянул на Бодуана. Если он, умнейший из следователей, известный своей способностью сочетать всевозможные средства, не знает, за что ухватиться, то как простой свидетель осмеливается утверждать, что он знает, как выйти из безысходного положения! Он уже готовился уничтожить этого выскочку своим презрением, попросив не совать носа в то, что его не касается, но затем рассудил, что в такой ситуации не следует пренебрегать советом, а выразить свое презрение он всегда успеет. Однако для сохранения престижа он спросил с насмешкой:

– И что же вы сделали бы, месье Бодуан?

– Простите меня, господин следователь, я, быть может, скажу какую-нибудь глупость… Но, знаете ли, если бы я руководил следствием, то, вместо того чтобы поднимать на ноги всю полицию и рассылать повсюду ваших агентов, я не делал бы никаких шагов. Я прикинулся бы мертвым. Я пустил бы слух, что отказываюсь от дальнейшего расследования, и занялся бы другими делами… Ведь вам, вероятно, известно, что происходит в помещении, где есть мыши, когда внезапно войдет кто-нибудь: при малейшем шуме все прячутся. Если же остаться неподвижным, то спустя некоторое время мыши мало-помалу повыглядывают из убежищ и опять начнут свою возню… Так вот, мне кажется, что то же будет с теми, кого мы разыскиваем… Прошу извинить, господин следователь, что я сую свой нос в ваше дело, но я страстно желаю найти негодяев, убивших моего бедного хозяина, и если мне удастся содействовать их аресту, то это будет для меня лучшим утешением.