Как ни крути - помрешь - Ким Харрисон

Нацепив темные очки от солнца, я вышла на тротуар, бренчаключами и плотно прижимая сумку – даже в сумке Дженкс, наверняка замерзнет. Иподумала, что надо бы напечь печенья и пустить его потом погреться в остывающейдуховке. Сто лет уже Не пекла солнцеворотного печенья. Где-то на полках у менядолжны валяться перемазанные мукой формы, так что только цветной сахаростанется раздобыть.

На душе у меня стало лучше при виде моей машины – у бордюрав колкой снежной каше по щиколотку. Да, она дорога в содержании, как вампирскаяпринцесса, но это моя машина, и я просто замечательно смотрюсь за рулем, когдаверх откинут и не rep развевает мои длинные волосы… Нет, не могла я не купитьей гараж.

Она радостно мне чирикнула, когда я открыла дверцу,забрасывая пакеты на заднее сиденье. Самая забралась на переднее, аккуратноуместив сумку с Дженксом на коленях, где ему будет немного теплее. Печказаработала на максимум, как только я повернула ключ зажигания. Я включилапередачу и готова была уже выезжать, когда рядом с плавным шелестом шин всталадлинная белая машина.

Обалдев, я смотрела, как она паркуется во втором ряду,блокируя меня.

– Эй! – крикнула я водителю, который вышел прямо насередину чертовой дороги и открыл дверцу своему пассажиру. – Эй, я ж выехатьпытаюсь!

Так и хотелось засветить им чем-нибудь по крыше.

Но мое возмущение мгновенно унялось, когда из дверцы высунулголову немолодой мужчина с тысячью или около того золотых цепочек на шее.Белокурые лохмы торчали во все стороны, а синие глаза светились сдержаннымвоодушевлением.

– Миз Морган, – махнул он мне рукой. – Могу я с вамипоговорить?

Стащив очки, я уставилась на него.

– Таката? – пролепетала я.

Старый рокер прищурился, глядя на редких пешеходов: все лицоподернулось сеткой мелких морщинок. Его лимузин уже приметили, а мой возгласдовершил дело. Нетерпеливо закатив глаза, Таката протянул длинную худую руку ивтащил меня в лимузин. Ойкнув, я шлепнулась на мягкое сиденье напротив него,едва успев придержать сумку так, чтобы не сесть на Дженкса.

– Едем! – крикнул музыкант, и водитель захлопнул дверцуи побежал к своему месту.

– Моя машина! – вскрикнула я.

Дверь я открыла, и ключ остался в зажигании.

– Эрон?… – Таката кивнул мужчине в черной футболке,притулившемуся в уголке роскошной машины. Он скользнул мимо меня, оставив ввоздухе запах крови, выдавший его вампирскую природу. Нас обдало холодом, идверца быстро захлопнулась за его спиной. В затемненное окно я видела, как онпросочился на мое кожаное сиденье – настоящий хищник в этих темных очках и сбритой головой. Я только понадеялась, что смотрюсь за рулем хоть наполовину также классно. Мой приглушенно мурлыкающий двигатель дважды взревел, и мытронулись с места под шлепанье по стеклам самых сообразительных зевак.

С колотящимся сердцем я повернулась к заднему окну: моямашинка аккуратно объезжала орущую нам вслед толпу. Выбравшись на простор, онабыстро пристроилась нам в хвост, проехав на красный свет.

Я повернулась, удивленная, как быстро все это вышло.Стареющий рок-кумир был одет в чудовищные оранжевые штаны и такую же жилеткуповерх коричневой рубахи более спокойных тонов. Все было шелковое – и толькоэто служило ему извинением. Господь милосердный, даже туфли у него былиоранжевые. И носки. Я вздрогнула. В общем, это как-то даже смотрелось вкомплексе с золотыми цепочками и блондинистыми кудрями, взбитыми до такойстепени, что какой-нибудь ребенок и напугаться мог. Кожа у него была белеемоей, и мне жутко захотелось вытащить специально заколдованные очки ипроверить, не прячет ли он веснушки под чарами. – Э-э, привет, – робко вякнулая.

Таката расплылся в улыбке, характерной для его импульсивной,хулигански-интеллигентной манеры поведения и склонности во всем находитьприятное, даже если вокруг мир разваливается на части. Собственно, именно такон и прогремел; его группа выбилась в хиты во время Поворота: ребята сыграли натом, что впервые открыто признали себя внутриземельцами. Он был обычныммальчишкой из Цинциннати и, разбогатев, выражал признательность родному городу,передавая на городскую благотворительность сборы от ежегодных концертов всолнцестояние. В нынешнем году его щедрость была особенно кстати: множествогородских приютов для бездомных и детских домов пострадало от серии поджогов.

– Здравствуйте, миз Морган, – сказал Таката, трогаяпальнем большой нос и задумчиво глядя поверх моего плеча в заднее окно. –Надеюсь, я вас не напугал.

Голос у него был низкий и прекрасно поставленный. Да простопрекрасный. Я тащусь от красивых голосов.

– М-мм… Нет. – Я сняла очки и размотала шарф. – Как увас дела? Прическа у вас… классная.

Он расхохотался, уняв мою тревогу. Познакомились мы пять летназад и мило побеседовали за кофе о способах укладки вьющихся волос. Мнездорово льстило, что он не только меня запомнил, но еще и хотел поговорить.

– Это жуть, что у меня на голове, – сказал он, трогаядлиннющий вихор. В прошлый раз, когда я его видела, у него были дреды. – Но мояпиарщица говорит, что продажи от этого подмочили на два процента.

Он вытянул длинные ноги, почти заняв ими всю свою сторонулимузина. Я улыбнулась:

– Вам опять нужен амулет, чтобы справляться с волосами?Я потянулась к сумке и задохнулась от внезапной тревоги:

– Дженкс! – воскликнула я, распахивая сумку. Дженксвыпрыгнул наружу.

– Вспомнила, слава Тинки! – завопил он. – КакогоПоворота?… Я чуть крылья не сломал, шлепнувшись на твой телефон. Конфеты у тебяпо всей сумке раскатились, и провалиться мне, ели я буду их собирать! К какойТинки на кулички мы попали?

Я попыталась улыбнуться Такате.

– Таката, э-э… – начала я. – Это…

Тут Дженкс наконец его заметил. Пыльца облаком разлетелась встороны, осветив всю машину – я так и подпрыгнула.

– Офигеть! – высказался пикси. – Вы – Таката? Я думал,Рэйчел гонит, как сивая кобыла, что с вами знакома. Тинкина мама! Ну, расскажуя Маталине! Это правда вы. Блин, правда вы!

Таката подкрутил регулятор на красивеньком пульте, и изотдушин повеяло теплом.

– Ага, правда я. Хотите автограф?

– А то! – отозвался пикси. – Мне никто не поверит.

Я улыбнулась, поглубже устраиваясь на сиденье. Моебеспокойство улеглось при виде Дженксова преклонения перед звездой. Такатавытащил из потрепанной папки фотографию: он сам и его группа у ВеликойКитайской стены.

– Кому мне ее надписать? – спросил он, и Дженкс замер.

– Э… – замялся он. И даже крыльями махать забыл. Яуспела подставить руку, и он – даром что почти ничего не весит – шмякнулся мнев ладонь. – Э… – тянул он в панике.