Я родилась рабыней. Подлинная история рабыни, которая осмелилась чувствовать себя человеком - Харриет Джейкобс

Когда новый хозяин объявил семью своей собственностью, отец семейства пришел в ярость и обратился к хозяйке за защитой. «Я ничего не могу сделать для вас, Гарри, – ответила она. – У меня более нет власти, которой я обладала еще неделю назад. Я сумела добиться свободы для твоей жены, но не могу получить ее для детей». Несчастный отец поклялся, что никто не отберет у него детей. Он несколько дней прятал их в лесу; но их нашли и забрали. Отца бросили в тюрьму, а двух старших мальчиков продали в Джорджию. Одну девочку, которая была слишком мала, чтобы быть полезной хозяину, оставили с безутешной матерью. Других троих дочерей забрали на плантацию хозяина. Старшая вскоре стала матерью, и когда жена рабовладельца взглянула на дитя, горько возрыдала. Она поняла, что собственный муж осквернил чистоту, которую она столь тщательно насаждала среди рабов. У той же рабыни родился второй ребенок от хозяина, а затем он продал всех брату. Она родила от этого брата двоих детей и вновь была продана. Вторая сестра сошла с ума. Жизнь, которую она принуждена была вести, лишила ее рассудка. Третья стала матерью пятерых дочерей. Перед рождением четвертой благочестивая хозяйка умерла. До последнего часа она осыпала рабов всеми милостями, какие позволяли ей оказывать злосчастные обстоятельства. Она упокоилась с миром, счастливая закрыть глаза для жизни, которую наполнил мучениями тот самый мужчина, которого она любила.

Этот человек промотал полученное состояние и стремился поправить дела вторым браком; но однажды после ночи пьяного разгула был найден мертвым. Его называли добрым хозяином, ибо он кормил и одевал рабов лучше, чем большинство других рабовладельцев, и свист кнута слышался на его плантации не так часто, как на других. Если бы не рабство, он мог бы быть лучшим человеком, а его жена – более счастливой женщиной.

Никакое перо не способно дать достойное описание всепроникающей испорченности, порождаемой рабством. Девушка-рабыня воспитывается в атмосфере вседозволенности и страха. Кнут и гнусные речи хозяина и его сыновей – учителя ее. Когда ей исполняется четырнадцать-пятнадцать лет, ее владелец, или его сыновья, или надсмотрщик, а то и все разом начинают подкупать ее подарками. Если не удается достичь цели этим путем, ее секут или голодом заставляют покориться их воле. Может быть, у нее есть религиозные принципы, внушенные благочестивой матерью или бабушкой, а то и доброй хозяйкой; у нее может быть возлюбленный, чье доброе мнение и душевный покой дороги ее сердцу; или распутные мужчины, имеющие над нею власть, могут быть ей слишком противны. Но сопротивление бесполезно.

Сыновья рабовладельца, разумеется, еще в детстве оказываются испорчены нечистыми влияниями, окружающими их со всех сторон. Да и дочери хозяина не всегда от этого ускользают. Порой суровое воздаяние обрушивается на рабовладельца за те обиды, что он чинит дочерям рабов. Белые дочери с раннего возраста слышат, как ссорятся родители из-за какой-нибудь рабыни. Это возбуждает любопытство, и вскоре они узнают причину ссор. За ними ухаживают девушки-рабыни, совращенные их отцом; они слышат такие разговоры, каких никогда не должны слышать девичьи – да и чьи угодно – уши. Они знают, что рабыни подвластны отцу во всем; и в некоторых случаях применяют ту же власть к рабам-мужчинам. Я лично видела хозяина такого дома, который прятал глаза от стыда, ибо в округе было известно: дочь его выбрала одного из нижайших рабов на плантации в отцы его внуку. Ей не пришлись по душе ни равные, ни даже более умные слуги. Она выбрала самого бессловесного, к коему могла применять власть с наименьшим страхом разоблачения. Отец, наполовину обезумев от ярости, желал отомстить чернокожему преступнику; но дочь, предвидя бурю, успела дать рабу вольную и выслала прочь из штата.

В таких случаях младенца либо душат, либо отсылают туда, где никто не будет знать его историю. Но если белый родитель отец, а не мать, такого отпрыска ничтоже сумняшеся растят на продажу. Если девочка, то я уже достаточно ясно указала, какой будет ее судьба.

Вы можете верить моим словам, ибо я пишу лишь то, о чем мне известно. Я двадцать один год просидела в этой клетке. Я могу свидетельствовать по собственному опыту и наблюдению, что рабство – такое же проклятие для белых, как и для черных. Оно делает белых отцов жестокими и сладострастными, сыновей – насильниками и распутниками, оно заражает дочерей и причиняет страдания женам. Что же до цветной расы, требуется более талантливое перо, нежели мое, чтобы описать крайность их страданий, глубину унижения.

Однако, кажется, мало кто из рабовладельцев осознает, сколь широко распространено падение нравов, вызванное порочной системой. Они ведут беседы об испорченных урожаях хлопка, а не об испорченности душ собственных детей.

Если хотите убедиться в мерзостях рабства, поезжайте на любую южную плантацию и назовитесь работорговцем. От вас ничего не скроют, и вы увидите и услышите вещи, которые покажутся немыслимыми между людьми, обладающими бессмертными душами.

После того как мой возлюбленный уехал, доктор Флинт замыслил новый план. Похоже, ему пришло в голову, что мой страх перед хозяйкой – главное препятствие на его пути. В самом откровенном тоне он сообщил, что собирается построить для меня маленький домик в уединенном месте, в нескольких километрах от городка. Я содрогнулась, но была принуждена слушать, пока он расписывал намерение подарить мне собственный дом и сделать из меня леди.

До сих пор мне удавалось спасаться от страшной судьбы, всегда держась в гуще людей. Бабушка однажды выговорила за меня хозяину. Она сказала самым недвусмысленным языком, что́ думает о его характере, и в округе вовсю гуляли сплетни о наших делах, в которые немалый вклад вносила неприкрытая ревность миссис Флинт. Когда хозяин сказал, что собирается построить дом и может сделать это без особых хлопот и расходов, я поначалу питала надежду, что случится что-то такое, расстроившее его планы; но вскоре услышала: строительство дома началось. Я поклялась перед Создателем никогда не входить в его двери: лучше трудиться на плантации от рассвета до заката, жить и умереть в тюрьме, чем влачить изо дня в день существование, что хуже смерти. Я решила, что хозяин, которого я так ненавидела и презирала, который убил надежды моей юности и превратил жизнь в пустыню, не должен после столь долгой борьбы добиться наконец успеха и попрать пятою свою жертву. Я была готова сделать что угодно, только бы нанести ему поражение. Но что я могла сделать? Я думала и думала, пока не отчаялась – и тогда бросилась в бездну.

И ныне, читатель, я перехожу к тому периоду в своей несчастливой жизни, который с радостью забыла бы, если бы могла. Это воспоминание наполняет меня печалью и стыдом. Мне больно рассказывать о нем, но я обещала поведать правду – и буду делать это, чего бы мне она ни стоила. Я не буду пытаться жаловаться на принуждение со стороны хозяина, ибо это было не так. Не могу я и сослаться на собственное неведение или недомыслие. Годами хозяин всячески старался замарать мой разум гнусными образами и уничтожить чистые принципы, внушенные бабушкой и доброй хозяйкой детства. Влияния рабства оказали то же воздействие, что и на других юных девушек; они сделали меня преждевременно опытной в том, что касалось греховного устройства мира. Я знала, что делала, и сделала это с намеренным расчетом.