Я родилась рабыней. Подлинная история рабыни, которая осмелилась чувствовать себя человеком - Харриет Джейкобс

Джентльмены-южане позволяют себе самые презрительные выражения в адрес янки, в то время как те, со своей стороны, соглашаются делать за них самую порочную работу – такую же, какой свирепые псы и презренные охотники на негров занимаются на родине. Когда южане ездят на Север, они гордятся тем, что оказывают северянам эту честь; но это нежеланный гость к югу от линии Мэйсона – Диксона[12], если только он не подавляет всякую мысль и чувство, расходящиеся с их «особенным государственным устройством». Просто молчания недостаточно. Хозяева не будут довольны, если не увидят еще большего подхалимства, и чаще всего их желаниям идут навстречу. Уважают ли за это северян? Полагаю, нет. Даже рабы презирают «северянина с южными принципами», а именно таких они чаще всего и видят. Когда северяне едут на Юг с целью осесть там, они показывают себя весьма способными учениками, в скором времени впитывая чувства и наклонности соседей, и обыкновенно превосходят учителей. Из северян и урожденных южан именно первые запомнились как самые суровые хозяева.

Видимо, они совесть успокаивают доктриной о том, что Бог создал африканцев рабами. Какая клевета на Отца нашего небесного, который «от одной крови произвел весь род человеческий»[13]! И потом, кто таковы африканцы? Кто может измерить количество англосаксонской крови, текущей в жилах американских рабов?

Я говорила об усилиях, которые прилагают работорговцы, чтобы создать у рабов скверное мнение о Севере; но, несмотря на это, умные сознают, что у них много друзей в свободных штатах. Даже у самых невежественных возникали сомнения. Они знали, что я умею читать, и часто спрашивали, видела ли я в газетах что-нибудь о белых людях на «большом Севере», которые пытаются добиться для них свободы. Некоторые полагали, что аболиционисты уже освободили их и свобода установлена законом, но хозяева не дают ввести закон в действие. Одна женщина умоляла меня добыть газету и прочесть ее от корки до корки. Она говорила, что муж рассказывал, как чернокожие люди послали весточку королеве «Мерики» о том, что все они – рабы; что она в это не поверила и отправилась в город Вашингтон поговорить с президентом. Они поругались; она пригрозила мечом и поклялась, что он непременно поможет ей всех освободить.

Та бедная, невежественная женщина полагала, что Америкой правит некая королева, которой подчиняется президент. Как жаль, что президент не подчиняется Ее Величеству Справедливости!

В сельской местности неподалеку от нас жил один плантатор, которого я буду называть мистером Литчем. То был человек низкого рода, необразованный, но очень богатый. У него было шесть сотен рабов, многих из которых он не знал в лицо. Его обширной плантацией управляли хорошо оплачиваемые надсмотрщики. На его землях были тюрьма и позорный столб для телесных наказаний, и какие бы жестокости ни творились там, никто не смел и слова сказать. Огромное богатство настолько действенно защищало плантатора, что его не призывали к ответу ни за какие преступления, даже за убийство.

Применяемые наказания были разнообразны. Чаще всего тело человека обвязывали веревкой и подвешивали над землей. Над ним разводили огонь, над которым подвешивали кусок жирной свинины. Пока мясо запекалось, раскаленные капли жира непрерывно стекали на обнаженную плоть. На своей плантации хозяин требовал весьма строгого соблюдения восьмой заповеди («не укради»). Зато грабеж соседей считался позволительным при условии, что злоумышленник исхитрялся избежать поимки или подозрений. Если же сосед выдвигал обвинение в краже против кого-либо из рабов, хозяин скандалил с соседом, уверяя, что у его рабов всего вволю, им нет никакой надобности воровать. Стоило соседу уехать, как обвиняемого вызывали и секли кнутом за недостаток скрытности. Если же раб крал у него самого хоть кусок мяса или початок кукурузы и его разоблачали, раба заковывали в цепи, бросали в тюрьму и держали там, пока плоть не слабела от голода и страданий.

Однажды паводок размыл винный погреб и мясохладобойню плантатора, унеся содержимое на мили прочь от плантации. Некоторые рабы проследили путь обломков и присвоили куски мяса и бутыли вина. Двоих поймали с поличным: окорок и спиртное нашли в хижинах. Их призвали на суд к хозяину. Не было произнесено ни слова, но дубинка повергла несчастных на землю. Ящик из неотесанных досок стал им гробом, а могилою – собачья яма. И снова никто ничего не сказал.

Убийство на плантации было столь обыденным делом, что хозяин боялся оставаться один после наступления темноты. Должно быть, верил в призраков.

Его брат, пусть и не равный по богатству, не отставал в жестокости. Его гончие были отлично натасканы. Псарня была просторной и вселяла ужас в рабов. Собак спускали на беглеца, и если они выслеживали его, то буквально отрывали куски плоти от костей. Когда рабовладелец умирал, крики и стоны были столь страшны, что привели в ужас его собственных приятелей. Последние слова были: «Я отправляюсь в ад; похороните мои деньги вместе со мной».

После смерти глаза его остались открыты. Чтобы смежить веки, на них положили серебряные доллары. И с ними похоронили. Из-за этого обстоятельства пошли слухи, что гроб был доверху набит деньгами. Трижды неизвестные вскрывали могилу и вытаскивали гроб. В последний раз тело нашли на земле, и на нем кормилась стая канюков. Его похоронили снова и поставили над могилой сторожа. Гробокопателей так и не нашли.

В нецивилизованных обществах жестокость заразна. Мистер Конант, сосед мистера Литча, однажды вечером вернулся из городка чуть навеселе. Личный слуга чем-то оскорбил его. Раба раздели, оставив на нем только рубаху, высекли и привязали к большому дереву перед домом. Все это происходило зимой, в ненастную ночь. Дул ледяной ветер, и сучья старого дерева трещали под тяжестью мокрого снега. Один из родственников слуги, боясь, что тот замерзнет насмерть, умолял позволить снять его; но хозяин не пожелал сжалиться. Слуга оставался в таком положении три часа, и к тому моменту как его срезали с дерева, был скорее мертв, чем жив. Другого раба, который украл свинью, чтобы утолить голод, подвергли ужасной порке. В отчаянии он попытался сбежать. Но проделав путь в две мили[14], настолько ослабел от потери крови, что решил, будто умирает. У него была жена, и он жаждал напоследок увидеться с ней. Поскольку ему было слишком плохо и он не мог держаться на ногах, мужчина прополз весь путь на четвереньках. Когда добрался до дома хозяина, была глубокая ночь. У него не было сил встать и отворить ворота. Он стонал и пытался звать на помощь. В той семье у меня жила подруга. Наконец крики несчастного достигли ее слуха. Она вышла и обнаружила его, распростертого на земле, у ворот. Подруга бегом вернулась в дом за помощью, и вместе с ней вышли двое мужчин. Они внесли раба внутрь и опустили на пол. Рубаха на спине представляла собой один сплошной кровяной сгусток. Взяв свиной жир, подруга освободила от ткани кровоточащую плоть. Она перевязала его, дала холодного питья и оставила отдыхать. Хозяин же сказал, что раб заслуживает еще сотни плетей. У него всю жизнь крали его собственный труд, а он однажды украл пищу, дабы утолить голод. Таково было преступление.