Шепчущие никелевые идолы. Жестокие цинковые мелодии - Глен Чарльз Кук

– С учетом твоей догадливости странно, что ты до сих пор жив и даже добился процветания.

– Мне такое уже говорили. Навыки общения подводят. В общем, цинк для музыки ветра не подходит.

– Вот именно. Так вот, здешние мелодии словно исполнены самой большой в мире цинковой музыкой ветра.

– Правда? – Я стоял, пытаясь поймать ртом редкие снежинки.

– Позволь, я еще раз попробую, Гаррет. Я придумал еще сравнение – точнее, чем музыка ветра. Только не знаю, как это у вас здесь называется. Такая штука, когда ударяешь по металлическим полоскам разной длины деревянными молоточками.

– Гонги, – предположил я.

– Это те, что висят на перекладине, есть такие. Но я имел в виду другие, которые лежат на маленьком столике.

Я представлял себе, о чем он говорит. Видел нечто в этом роде в оркестровой яме одного из конкурентов «Мира».

– Названия не помню, но знаю, о чем вы.

– Отлично. Эта музыка – словно играет целый оркестр таких, цинковых.

– Если это такой жуткий лязг, почему вы называете его музыкой?

– Послушай сам, и поймешь.

– Надо будет послушать.

54

Плоскомордый с Камнегрудым сработались на славу. Казарма росла и обретала очертания на глазах. Громилы Плоскомордого сияли в ожидании комфорта. На всякий случай я напомнил Тарпу, что его работа заключается не в просиживании штанов у теплой печки.

Парни его дело свое знали. Двое с кличками Воробей и Джо-Фига притащили незнакомца – по их словам, замышлявшего какую-то пакость с задней стороны «Мира». Не великана, неважно одетого и вонявшего, как выгребная яма. Не так, как Лазутчик Фельске, но достаточно для того, чтобы заметно выделяться запахом на фоне горожан, традиционно страдающих аллергией на мыло. Ему не мешало бы подкормиться. Руки-ноги его более всего напоминали ходули паука-сенокосца. Сутулость тоже не добавляла обаяния. Шевелюра представляла собой безумный клубок засаленных веревок. Он избегал встречаться с кем-либо взглядом. Он знал, кто я такой. И он надеялся, что я его не помню. Беда в том, что жизнь состоит из цепочки разочарований. Сейчас она разочаровала его.

– Долгоносик Гитто! Давненько не виделись. Дело не совсем твоего профиля, не так ли? Что ты нам расскажешь?

Долгоносик пробормотал что-то насчет поисков работы, каковое заявление было встречено громовым хохотом. Долгоносика мои приятели не знали, зато хорошо знали подобную братию в целом.

Сменив тактику, Долгоносик начал хныкать, что, мол, пытался найти что плохо лежит и продать в обмен на какую-нибудь еду. Долгоносик обладает несомненным даром: умеет хныкать и бормотать одновременно.

Возможно, не так уж он и врал. В том смысле, что найти и продать он хотел информацию.

– Давай пока не будем мутузить его, – посоветовал я Тарпу. – Долгоносик серьезнее, чем кажется.

– А на вид просто лоботряс.

– Конечно. Только на самом деле он шпионит на Маренго Северная Англия и всю ту братию.

Тарп, Воробей, Краб и другие повнимательнее присмотрелись к Долгоносику. И не поверили мне.

– Всю власть – расе господ, – заявил я им и повернулся к пленному. – Ты, Долгоносик, даже не представляешь себе, куда вляпался. Выход у тебя только один. Рассказать все как на духу.

Долгоносик уставился в мостовую, издавая негромкие хнычущие звуки. Словами они не сопровождались.

– Что ты здесь делаешь? Я жду ответа. Если готов облегчить душу, я не отдам тебя Камнегрудому – вон тому. А будешь упорствовать, попрошу этих парней выколотить из тебя силой. И потом все равно сдам Камнегрудому. Он тебя проводит в Аль-Хар – ты еще числишься в списке тех, за поимку которых директор Шустер назначил награду.

Долгоносик разом изобразил готовность к сотрудничеству. Если бы в пантеоне здешних богов имелась богиня Сотрудничества, Долгоносика наверняка изобразили бы в виде котенка, мурлыкавшего у нее на коленях, и масло бы не таяло у него во рту.

– Прошел слух, – сказал он, – что здесь вроде как нелюдей на работе используют. – Он с опаской покосился на Камнегрудого.

– Слух? И от кого же ты это слышал?

Долгоносик Гитто – не законченный предатель. Но он реалист и прагматик. Он прекрасно понимал, что рано или поздно выложит все. Рано или поздно, но выложит. Не в его интересах было заставлять нас причинять ему боль в ожидании неизбежного.

– От местных строителей. У нас ячейка партийная в паре кварталов отсюда. Вот они туда и передали, что вроде как обижены на своего десятника. А я как раз ничего не делал. Вот секретарь районный и послал меня проверить, как здесь все на самом деле. Я искал информаторов, когда эти ребята меня сцапали.

– Что за информаторы?

Долгоносик неловко переминался с ноги на ногу. Сдача конкретных имен вряд ли добавила бы ему популярности.

Впрочем, он решил, что шести секунд молчания для приличия более чем достаточно.

– Миндра Меркель и Бемби Ферденс.

– Бемби? – поперхнулся Плоскомордый. – Ты это серьезно?

– Лютер! – махнул я рукой, подзывая десятника, который ошивался поблизости, пытаясь подслушать разговор. – Бемби Ферденс и Миндра Меркель, – сказал я ему. – Передай им, чтобы собирали инструменты и отправлялись домой. Они здесь больше не работают.

Это почему-то разозлило его.

– Что вы себе позволяете? Вы не имеете права увольнять моих людей. Они на вас не работают. Они работают на… ой!

Плоскомордый небрежно коснулся его рукой. Есть у Плоскомордого такой талант: извлекать нечленораздельные звуки из тех, кто не склонен сотрудничать.

– Хватит. Мне кажется, он нас понял. Лютер, этих людей больше нет. Проследите за этим. Долгоносик, передай боссу, пусть не лезет в чужие дела. Ваша шайка уже сталкивалась с Максом Вейдером. Тогда вы отделались легким испугом – Макс пожалел кое-кого из знакомых. Такого больше не повторится, понял? С учетом нынешнего политического климата.

Погода не отличалась постоянством, однако ответственные лица и – что особенно важно – шеф тайной полиции поощряли народную неприязнь к движению за права человека. Более того, они и – что особенно важно – шеф тайной полиции испытывали особое удовлетворение, когда в руки к ним попадали свидетельства недостойного поведения означенных борцов за права человека.

Долгоносик повесил голову, продолжая нечленораздельно хныкать и поскуливать. Я развернул его спиной к театру и шлепнул по мягкому месту:

– Брысь отсюда. Надеюсь, в этой жизни я тебя больше не увижу.

– Зря ты это сказал, Гаррет! – заметил Тарп, выждав с полминуты. – Теперь ему могут прийти в голову мысли, которые прежде не приходили.

– Он не мыслитель. И посмотри вон туда. Этого человека Долгоносик наверняка знает. И знает, что нас с ним связывают особые отношения.

В дальнем конце улицы показалось несколько фигур: Морли Дотс, Рохля, Сарж и какой-то