Наука о чужих. Как ученые объясняют возможность жизни на других планетах - Антон Иванович Первушин

Здесь мы видим квинтэссенцию идеи космологического подобия микромира и макромира (параллелизм), из которой вырос более поздний космизм и на основе которой французский популяризатор делает значительные обобщения, населяя жизнью всё обозримое пространство: «Даже в очень твёрдых видах камней были найдены бесчисленные маленькие черви, расположившиеся там повсюду в неосязаемых пустотах и питающиеся ничем иным, как твёрдой материей этих камней, которую они точат. Вообразите себе, сколько их там, этих крохотных червячков, и в течение скольких лет они могут существовать одной песчинкой. Пользуясь этим примером, замечу вам, что если бы Луна была всего-навсего каменистой массой, я предпочёл бы думать, что её истачивают луножители, чем считать, будто их там нет вовсе. Наконец, всё ведь живёт, всё одушевлено: допустите существование всех этих вновь открытых животных, а также всех тех, которые, как это легко понять, ещё могут быть открыты, добавьте сюда и тех, что мы всегда здесь видели, – и вы, конечно, поймёте, что Земля сильно заселена и что природа весьма щедро разбросала по ней живые существа – настолько щедро, что ничуть не страдает оттого, что половина их недоступна зрению. И неужели вы считаете, будто, доведя здесь свою плодовитость до крайности, она для всех остальных планет осталась настолько бесплодной, что не произвела там ничего живого?!»

Таким образом, Бернар де Фонтенель сформулировал одну из центральных гипотез ксенологии, с которой мы встретимся ещё не раз: на Земле жизнь, в том числе микроскопическая, распространилась всюду и везде – можем ли мы отказать другим мирам в её наличии? Кроме того, популяризатор был сторонником теории непрерывного самозарождения жизни в гниющих жидкостях, которая в то время считалась практически доказанной, поэтому мог утверждать, что его соображения зиждутся не на умозрительной вере, а на строго научных данных.

Как и многие из предшественников, де Фонтенель исходил из того, что формы, которые приобретают инопланетяне, зависят от местных условий, причём при моделировании облика и особенностей поведения гипотетических существ он опирался на земные аналоги. Например, рассуждая о жителях Меркурия, который наиболее близок к Солнцу и, соответственно, имеет знойный климат подобно земной экваториальной зоне, он писал: «Должно быть, они обезумевают от бушующих в них жизненных сил. Я думаю, что у них совсем нет памяти – не более, чему большинства негров; что они никогда ни о чём не размышляют и действуют лишь по прихоти и внезапному побуждению; наконец, что именно на Меркурии находятся сумасшедшие дома Вселенной». Видно, что, несмотря на прогрессивные взгляды, французский популяризатор был заражён европейским шовинизмом, поэтому, кстати, отказывался признать за инопланетянами какие-то выдающиеся достоинства по сравнению с человеческими, что делали другие авторы, размышлявшие на сходные темы. К примеру, ему показался малоинтересным Марс, который, как он полагал, мало чем отличается от Земли, поэтому и ждать от местных обитателей чего-то особенного не приходится.

В то же время де Фонтенель выражал в «Беседах…» уверенность, что когда-нибудь известные проблемы преодоления пространства между мирами будут тем или иным способом решены, и земляне смогут вступить в контакт с жителями других планет, прежде всего с селенитами. И пожалуй, французский популяризатор был первым, кто задумался о том, что такой контакт окажется шокирующим для его участников: «Бьюсь об заклад, что я заставлю вас признать вопреки всякому разуму, что может наступить день, когда между Землёй и Луной установится связь. Представьте себе в уме, в каком состоянии была Америка до открытия её Христофором Колумбом: жители её пребывали в полной безвестности; им совершенно неведомы были науки и даже самые простые и насущно необходимые искусства. Они ходили нагими, и единственным их оружием был лук. Мм и в голову не приходило, что люди могут ездить на животных… Однако же в один прекрасный день… престранное зрелище, столь неожиданное, явилось их взору: огромные предметы, казалось, имевшие белые крылья, летевшие по морю и изрыгавшие со всех сторон огонь; предметы, собиравшиеся высадить на берег незнакомых людей, как чешуёй покрытых железным вооружением, легко справлявшихся с бросавшимися на них дикими животными и державших в деснице молнии, с помощью которых они сокрушали любое противодействие. Откуда явились они? Кто смог привести их сюда по морю? Кто дал в их распоряжение огонь? Не дети ли это Солнца? Ибо, конечно, это не люди».

Доступное изложение идеи множественности миров, дополненной «вихревым» атомизмом Декарта, оказалось необычайно востребованным среди образованных людей на излёте XVII века. Можно даже сказать, что Бернар де Фонтенель суммировал аргументы предшествующих споров, указав на дальнейшие пути развития космологии и ксенологии. Хотя «Беседы…» почти сразу после первого издания попали в Индекс запрещённых книг, они нашли читателя, многократно переиздавались и были переведены на все европейские языки, причём часто переводы снабжались приложениями, в которых учитывались новые астрономические наблюдения. Кстати, и сам автор выпустил в 1708, 1724 и 1742 годах расширенные версии своего труда, а в возрасте девяноста пяти лет подготовил ещё более фундаментальную (хотя и насквозь ошибочную) работу под названием «Картезианская теория вихрей» (Theorie des tourbillons Cartésiens, 1752).

Разумеется, у «вихревой» модели были и ярые противники, которые тем не менее оставили заметный след в ксенологии. Среди них стоит упомянуть французского историка-иезуита Габриэля Даниэля, выпустившего остроумный памфлет «Путешествие в мир Декарта» (Voiage du monde de Descartes, 1690). В нём автор беседует с умудрённым жизнью картезианцем, который посвящает его в тайну астральных путешествий и приглашает в полёт к другим планетам. Прежде всего они отправляются к Луне и там встречают души великих античных философов: Сократа, Платона и Аристотеля. Из разговора с ними путешественники узнают, что Луна – материальный объект, подобный Земле, но, вопреки мнению упоминаемого в тексте Сирано де Бержерака, населена не существами во плоти, а разнообразными духами. Посетив лунные города, построенные согласно замыслам утопистов прошлого (например, там есть республика Платона), путешественники отправляются в «мир Декарта», преодолевая космические расстояния со скоростью «несколько миллионов лье в минуту», и достигают бесконечных пространств, которые наполнены частицами «первоначальных веществ», где восседает Рене Декарт собственной персоной. Здесь автор памфлета вступает с Декартом в спор, выдвигая многочисленные аргументы против «теории вихрей», однако чем дальше, тем больше его сознание меняется, и Даниэль осознаёт, что сам становится картезианцем. Затем он наблюдает образование вихря, из которого формируется звезда, подобная Солнцу, и планеты. Иезуит высмеивал модель Декарта и концепцию множественности обитаемых миров, однако его сатирический запал поняли не все, и памфлет переводили на английский, итальянский и голландский языки как трактат в поддержку картезианства.

Если «Беседы…» Бернара де Фонтенеля были одним из первых трудов молодого