Христианство и страх - Оскар Пфистер

Если страх рожден чувством вины, его преодолевают почти так же. Если ребенок чрезмерно переживает из-за небольшого проступка или очевидно раскаивается в нем, то прощающая любовь соединяет разорванную связь и снова устанавливает сердечные отношения, не налагая особого наказания и не требуя компенсаций от ребенка, который достаточно наказан последствиями злого поступка и уже исправился, раскаявшись, изменившись и вновь сумев обрести любовь. В качестве цели наказания любовь признает только улучшение: месть и кара лишь повредят прощающей любви. Важнейшее условие: улучшение должно произойти без наказания или искупления; жесточайшее наказание в глазах любви станет бесполезной мукой, если не приведет к необходимым изменениям.

Такой метод совладания со страхом, особенно с тем, который рожден чувством вины, я называю аналитическим, ибо он не принимает состояние больного разума как данность, чей приговор изменению не подлежит. Страх, рожденный чувством вины, сам находит решение (анализ), ибо прощающая милость отменяет справедливый приговор и кару. Наказание может исходить и из любви, но это не обязательно: его могут повлечь выгода, ненависть и гнев. Как часто в истории справедливость отделялась от любви, особенно там, где царствовали навязчивые неврозы! Аналитическое избавление от вины в христианстве ставит на первое место милосердную, помогающую любовь к виновному; и, конечно же, ни в коем случае не позволяет наказывать грешника, лишь бы обрушить на него свой гнев. Оно считает заповеди Божии дарами любви. В нем нет мысли подобного рода: я простил, и весь вред исчез из мира без последствий. Напротив, прощающий наставник ожидает, что под влиянием любви покаяние и изменение сознания вызовут больше добрых чувств и дел, чем наказание и искупление греха. Аналитическое избавление от страха, рожденного чувством вины, опирается не на навязчивую идею, а на свободу, и предполагает сильную веру в истинность изменения сознания и силу любви.

Другой способ умиротворения страха, рожденного чувством вины, я назвал синтетическим. Его особенность в том, что он не решает конфликт через анализ тех голосов, которые говорят о вине, и не раскрывает дающую и прощающую любовь как суть их бытия; напротив, метод синтеза признает факт вины, в том виде, в котором он отражен в сознании и добавляет к нему (через синтез) искупление. С одной стороны – поступок, вызвавший чувство вины; с другой – освобождающее искупление, которое его уравновешивает. Я не могу рассмотреть психологические процессы, которые при этом происходят, – это соблюдение принципов душевной непрерывности; проекция желания мести на верховную нравственную силу; сублимация жажды мести в идею возмездия и желание улучшений, часто, но не всегда, вдохновленное любовью.

В медицинской психотерапии практикуют и аналитическое, и синтетическое избавление от страха и угрызений совести, и они проходят либо более или менее научно, либо инстинктивно и интуитивно. Даже примитивные народы проявляют в этом вопросе удивительно глубокое психологическое понимание. Я показывал довольно сложную психотерапию, проникающую в подсознание и способную его излечить, на примере терапевтического колдовства индейцев навахо[926].

Теперь обратимся к истории иудео-христианской религии. Чисто аналитическое обращение с грехом и угрызениями совести мы встречаем только у самого Иисуса, у которого оно впервые в истории религии появляется как пророчество о любви, а также – не знаю, понравится это читателям или нет – в Просвещении и в его продолжении, либеральном неопротестантизме. Все остальное христианство не могло принять идею безвозмездного прощения грехов; оно требовало кары и искупления, и грехи должен был искупить или безгрешный Сын Божий, или сам грешник. Милость наряду с искуплением греха, никогда не отрицалась, в ее силу реформаторы-протестанты всегда верили гораздо больше, нежели католики, но вопрос, как уживаются друг с другом милость и карательное искупление, не ставился или ставился недостаточно основательно. Иисус ясно сказал: милость Божия – безвозмездный дар. Милость, которая настаивает на наказании и искуплении греха – это не милость. Милость властителя или высшей инстанции – освобождение от наказания. Смягчение наказания, та же тюрьма вместо смертной казни – относительная милость.

Эмиль Бруннер использует интересный метод, пытаясь примирить абсолютное милосердие с абсолютным наказанием, но на самом деле его старания лишь показывают разделившую их пропасть. По его мнению, Бог взял всю вину на Себя, а потом заплатил самому Себе, принеся в жертву Иисуса Христа[927]. Если «А» прощает «Б», то он не думает: «Возьму вину “Б” на себя, а потом себе же за нее и заплачу». Прощение долга означает, что кредитор отказывается от требования. И если «А» прощает «Б» причиненный ущерб, он не думает: «Возьму на себя наказание, которого могу требовать по закону, и накажу себя сам». Там, где платится штраф, нет ни милости, ни благодати. Бруннер применяет к божественной справедливости строго юридический метод, уводя справедливость из сферы любви, Но если Бог и Иисус Христос – две разные личности, как говорится в догмате о Троице, то наказание имеет место: проблема вины разрешается через синтез, и справедливость в законническом смысле обретает полную свободу. Милость и благодать больше не играют роли.

Аналитический метод, с помощью которого Иисус преодолевал страх, рожденный чувством вины – следствие Его любви. Его любовь все больше и больше отключает как мысль о вознаграждении, так и мотив искупления. Блудного сына (Лк. 15) отец прощает не потому, что считает страдания, вызванные неправильной жизнью, искуплением греха; и судья не стал бы считать страдания преступника, вызванные совершенным преступлением, поводом отменить приговор. В гораздо большей степени отец прощает из милосердной любви, потому что он готов поверить исповеди с раскаянием и желанию своего сына исправиться, а также из чистой милости. То же самое относится и к помилованию Иисусом кающегося разбойника. В безвозмездной милости абсолютная любовь празднует свою большую победу, и чем больше синтетическое урегулирование греха подталкивается к причинению страданий или искуплению, тем больше оно оттесняет милость и отменяет ее. Только gratia gratis data [игра слов: благодать/милость, данная как милостыня. – Пер.] – настоящая милость. При этом нужно подчеркнуть, что во имя любви воспитатель накажет там, где без этого не достичь улучшения. Аналитическую переработку вины не провести, если виновный не кается и не меняет сознания. Но Иисус отверг бы мысль о том, что так ведут себя все грешники.

Аналитическое избавление от вины и рожденного ей страха позволило Иисусу преодолеть закон Моисея с его синтетической и компульсивно-невротической практикой искупительных жертвоприношений. Он невероятно расширил действие заповеди «не убий», запретив гнев и оскорбления (Мф. 5:21), запретил разводные письма, позволенные только из-за человеческого жестокосердия (Мф. 19:8). И Его отношение к традиционной религии в целом, и вера во всепрощающую милость Божию были аналитическими.